— Жена? — тихо опросила Галина Николаевна, глядя на карточку.

— Невеста. Друг фронтовой…

— Не надо тосковать. Конечно, тяжело. Но будущее сильнее прошлого. Пройдет время, встретится на вашем пути другая девушка, и постепенно забудется эта потеря.

— Нет, — тихо сказал Елизаров, — не забудется.

Галине Николаевне стало жаль казака. Теперь он показался ей более серьезным, вдумчивым. Он, оказывается, и храбрый воин и глубоко любит девушку… Галина Николаевна нервно вздрогнула и призналась, что тоже очень боится потерять своего Виктора Пермякова.

Михаилу нравилась речь Галины Николаевны. Она говорила умно, красиво. Когда он беседовал с ней, то всегда что-нибудь новое для него запоминалось из ее слов.

— Проснулась однажды после тяжелого сна, будто убили его, — подушка вся мокрая… И так была рада, что это было во сне, а не наяву. Расскажите, как живет Виктор Кузьмич на фронте, вспоминает ли свой Урал?

Михаил поднялся, постоял немного у замерзшего окна и с грустной улыбкой сказал:

— Я слышал, как Виктор Кузьмич сказал перед боем: «Если бы моя Галинка обняла меня здесь, то у меня, кажется, выросли бы крылья». Теперь-то я понял, что это он о вас говорил.

— Так и сказал? Какие же вы хорошие люди — фронтовики! — обрадовалась Галина Николаевна и тут же смутилась. Она посмотрела на свои часы, тихо воскликнула:

— Ой, ужас! Три часа ночи! Невероятное нарушение режима. Спать, спать, Михаил Кондратьевич.

— Иду. Вы тоже идите отдыхать.

— Мне не полагается. Я дежурю сегодня. Спокойной ночи!

Михаил уже танцевал и прыгал в спортивном зале. Ему разрешили ходить на прогулку. Сестра-хозяйка принесла полушубок, ушанку, валенки и меховые рукавицы. Сегодня прогулка особенная. Его пригласили в гости. Не успел он одеться, как санитарка сообщила радостную весть:

— Вас боец спрашивает, говорит — друг.

На ходу напяливая мохнатую барашковую ушанку, Елизаров вышел в приемную.

— Тахав — биик тав, дорогой друг! Какими судьбами? — обрадовался Михаил.

— Проездом. Тоже лежал в госпитале. Здоров. Еду на фронт. Разрешение взял тебя повидать. Спасибо Элвадзе — адрес твой прислал. А ты чего долго живот набираешь? Давай скорей на коня!

— Я так и думаю, скоро… Что тебе пишет Элвадзе? О Вере… ничего? — с нетерпением спрашивал Михаил.

— Нет, ничего пока не пишет…

Михаила позвали к телефону. Тахав покачал головой, ка>к будто говоря: «Ишь, как лечится».

— Задержался малость. Фронтового товарища встретил, ординарца Виктора Кузьмича, — Михаил шепнул Тахаву, закрыв рукой трубку, — отец Пермякова. Пойдешь? И тебя в гости зовут.

— Чего не пойти, — подхватил Тахав. — Я в гости люблю ходить.

— Правильные слова, — одобрил Михаил. — Зовут — иди, бьют — беги.

— Неправильно! — возразил Тахав. — Бьют — сдачу давай…

Друзья, дыша морозным воздухом, пересекли заиндевевший молодой скверик, пошли по левой набережной пруда, наглухо скованного льдом. Перед большим трехэтажным домом, у парадного крыльца, в черной длинной шубе с серой каракулевой опушкой стоял мужчина лет пятидесяти. В руках у него были удочки и сетка со свежей мерзлой рыбой.

— Вы из госпиталя? — приветливо спросил он. — Пермяков Кузьма Макарович, — познакомился уралец с фронтовиками. — Я на озере Шарташ немного рыбачил.

— Клюет в такой мороз? — удивился Михаил.

— Плохо. За два часа — два десятка, — повел Кузьма Макарович гостей в квартиру.

Здесь была и Галина Николаевна. Михаилу она показалась совсем девушкой, не такой, какой в госпитале, где ее видел только в белом халате и один раз перед уходом с дежурства в гимнастерке. Теперь на ней было длинное платье голубого цвета с тонкой серебристой ниткой. Черные волосы, слегка завитые, собраны в пучок, на котором блестели две-три роговые приколки.

Тахав оказался человеком практичным и предприимчивым. Он достал из кармана бутылку водки, которую хранил для встречи с Михаилом.

— На Урале, говорят, закусывают пельменями? — намекнул башкир.

Пермяковы предвосхитили желание смелого гостя. Пельмени у старожилов Урала делаются на всю зиму, замораживаются и хранятся в бочке где-нибудь на холоде. Так было и у Пермяковых. И теперь на плитке в кастрюле уже булькал кипяток с пельменями.

Михаил показал Галине Николаевне свои только что полученные фотокарточки. На одной было написано: «Михаил Елизаров. Двадцать два года».

— Когда исполнилось? — спросила Галина Николаевна.