Не знаю, почему мне так хочется его написать. По-человечески мне больше нравится Валька Тарасов, но писать его совсем не интересно. Ни Гранда с его экзотической испанской бородкой, ни красивую Риту. Какая-то есть в этом загадка!

— Ну, значит, до воскресенья, — говорю я на прощанье. Я делаю вид, как будто мы обо всем договорились. Кажется, такая тактика самая правильная.

Идет снег. Ветра нет, и снег падает тихо, почти отвесно. На улице уже вечер, хотя на часах еще нет шести. Я люблю зиму. Зимнюю улицу, зимние дома, зимние, деревья. И самое слово — зима. Оно такое белое, тихое. У меня есть много зимних пейзажей. Акварель с белилами. И просто акварель, а вместо белил — незакрашенная бумага… Снежинки щекочут мне лицо, я иду и улыбаюсь. И встречные улыбаются мне сквозь снег. Возможно, они думают, что у меня завтра свадьба…

Дверь мне открывает мама. Она сама вернулась только что, и растаявший снег еще блестит в ее волосах. Мы обедаем вдвоем, — у папы перевыборное собрание. Тетя Варя с Юлькой ушли в театр. Юлька позвонила и сказала, что у нее есть два билета в „Таганку“.

Я вспоминаю о Юльке, и у меня портится настроение. Мама спрашивает меня о новостях. В отличие от папы, который часто перебивает меня, говоря: „А конкретней?“ — мама любит подробности. И я подробно рассказываю ей обо всем. О том, что было на лекциях и о том, как Акулинин похвалил мой рисунок. И про то, как мы шли из института с Сурковым, и он почти согласился мне позировать.

Но думаю я все время про Юльку. И, словно угадав мои мысли, мама вдруг говорит:

— Варю беспокоит Юлька. Она находит, что девочка очень переменилась. Тебе что-нибудь известно?

— Вы это вчера обсуждали до поздней ночи? — спрашиваю я, чтобы протянуть время.

— И это тоже, — говорит мама и смотрит на меня пристально. Так она смотрит на меня всегда, когда хочет, чтобы я в чем- то созналась. Хотя бы в том, что разбила чашку. — Ты что-то знаешь, — говорит она.

— Даже если я что-то знаю, все равно не скажу. Потому что это не моя тайна.

— Значит, все-таки тайна существует, — говорит мама голосом следователя.

— Тайна есть у каждого человека, — говорю я. — У всех, кроме меня. Одна я тебе все рассказываю.

— Ну, то что ты рассказываешь!.. — говорит мама и умолкает. Я понимаю, почему она замолчала.

— Договаривай. Я не обижусь. Ты хотела сказать, что все мои истории, как у Зинаиды, на уровне второклассников — посмотрел, сказал, похвалил. Никакой разницы!

— Зинаиде сорок, а тебе девятнадцать, — говорит мама.

Я убираю со стола посуду и ставлю в мойку. Пускаю горячую воду. Я сердита на маму за этот разговор. А может быть, я сердита на себя? Мне хочется рассказать обо всем маме, но я обещала молчать. Юлька мне этого никогда не простит.

— Ты должна понять меня правильно, — говорит мама. — Варя очень волнуется. Она сама когда-то чуть не погибла.

— Почему? — спрашиваю я, хотя уже поняла, что волнует маму и тетю Варю.

— Потому что с этим надо идти к врачу, а не к бабке, — говорит мама. — Но когда это все случилось, Варя была в таком отчаянье.

— Что случилось? — Я замираю, как охотник в засаде. „Каждый охотник желает знать, где спят фазаны“.

Мама медлит с ответом. И я понимаю, что она в таком же затруднительном положении, как и я, потому что обещала молчать. Только она обещала тете Варе, а я Юльке. И тогда я решаюсь.

— Ты мне сейчас же все расскажешь, — говорю я. — Я должна это знать! Это необходимо! Ради Юльки и тети Вари!

И мама сдается. Она боится упустить время, когда Юльке еще можно помочь.

Так я узнаю про Юлькиного отца.

Он был славный малый, этот Виталий, весьма способный, хотя и без особого блеска. Они все дружили, и Варя была от него без ума. Такая любовь бывает раз в тысячу лет. И все было хорошо до той поры, пока не стало все плохо… Они сами не знают, как упустили его. Откуда взялись в нем эта самонадеянность, карьеризм, бесцеремонность!.. Однажды они сидели вчетвером в кафе, — в тот день давали стипендию, и они кутили. Взяли винегрет, сосиски и бутылку вина. И вдруг Виталий сказал: „Давайте спорить, что через четыре года я буду большим начальником!“ Кто-то из них спросил: „Начальником чего?“ Он сказал: „Неважно!“ — и захохотал.

А потом случилась эта история. Это случилось уже в самом конце, после распределения. Виталий и Варя должны были ехать на Волгу, вместе. И вдруг Виталий пришел к Варе и сказал, что остается в Москве. Что его планы переменились. Архитектор, членкор, — тут он назвал известную всем фамилию, — оставляет его для работы в своей мастерской.

Сначала Варя обрадовалась. Бросилась его целовать. Она думала, что перемена планов касается их обоих. Да и могут ли у них быть разные планы? Ведь она ждет ребенка!