— Не откажусь, — сразу же встрепенулся поникший Ник. — У меня ведь из-за тебя весь день и крошки во рту не было.

— Никто тебе не мешал уйти, — поднимаясь с дивана, произнесла Сьюзан.

— Я же сказал, что не мог оставить тебя одну в таком состоянии.

Не ответив, Сьюзан ушла на кухню. Стакан, из которого она пила виски, а потом, наверное, вино, чисто вымытый стоял на столе.

Она включила чайник, достала две кружки, сахарницу. Заглянула в холодильник, но в нем ничего не было. Ей о еде даже подумать было тошно, но Ника следовало бы накормить. Но, увы, она ничем не могла ему помочь. Ну и ладно. Сам виноват, пусть терпит. У нее своих проблем полно, не хватает о проблемах других думать.

— Тебе покрепче?! — крикнула она, когда вода в чайнике закипела.

— Да, и сахара побольше.

— Ага.

Сахара у нее хватало. Сама она пила несладкий чай, а сахар держала для Роберта. Тот любил, чтобы чай был сладкий. Ник, оказывается, тоже. И отец всегда клал в свою чашку несколько ложек. Возможно, все мужчины любят сладкое, сделала вывод Сьюзан. Странные мысли приходят в голову ночью, подумала она.

Руки предательски дрожали, когда она несла поднос с чайными чашками в комнату. Хоть и проспала она почти весь день, но в нормальное состояние еще не вернулась.

Горячий чай подействовал хорошо. Сьюзан стало легче.

— Чаем я тебя, как гостеприимная хозяйка, напоила, — сказала она, забирая от Ника пустую чашку. — Так что и тебе, как приличному гостю, пора честь знать. Спасибо тебе за все, но я хочу, чтобы ты ушел.

Присутствие Ника волновало Сьюзан, вносило в мысли сумятицу и не давало расслабиться.

— Ты прогоняешь меня? — удивился он.

— Нет, я вежливо прошу тебя уйти.

— Интересно, куда я пойду ночью? Свой дневной лимит денег на такси я уже истратил, доставляя тебя домой.

— Деньги я верну. — Сьюзан огляделась в поисках сумочки и, заметив ее, направилась к ней.

Но Ник успел схватить ее за руку и усадил рядом с собой. Сьюзан порывалась встать, но Ник не позволил ей.

— Я не это имел в виду, — сказал он и провел рукой по ее волосам.

Это его движение было столь неожиданным, что Сьюзан вздрогнула.

— Не пугайся, — почти шепотом сказал Ник. — Неужели я такой страшный?

— Не страшный. — Неизвестно от чего у Сьюзан перехватило дыхание. — Но тебе лучше уйти. Это неправильно, что ты сидишь здесь.

— На улице ночь, а мне до дома долго добираться.

— Завтра на работу не нужно. Так что сможешь выспаться, — сказала Сьюзан. — А впрочем, можешь спать здесь. Диван и плед в твоем распоряжении.

Сьюзан вырвала руку, которую Ник удерживал в своей, и встала с дивана.

Сьюзан лежала, уставившись в потолок, и прислушивалась к тишине. Тишина, конечно, была относительная. За окном шумел неутихающий и ночью город, за стеной слышался то скрип дивана, то тихие шаги. Ник Хелвин тоже не спал.

Когда восточная часть неба, которая была видна из окна спальни, заалела, Сьюзан поднялась в кровати. Сон не шел, и не было никакого смысла валяться в постели, вслушиваясь в тишину.

— Я хочу тебе рассказать, почему я так напилась. — Голос Сьюзан прозвучал громко в темной гостиной, и она заметила, как Ник вздрогнул.

Он сидел на диване. Свет был выключен, и Ник в темноте был похож на манекен без лица.

— Если хочешь, — не двигаясь, произнес он.

— Хочу.

Сьюзан села на диван и, глядя прямо перед собой, произнесла:

— Дело в том, что на следующей неделе я умру.

— Что? — не понял Ник.

— То, что слышал. На следующей неделе я умру, — повторила Сьюзан.

Ник некоторое время молчал, пытаясь в темноте разглядеть лицо Сьюзан, определить, шутит она или нет.

— Вообще-то, — голос его звучал глухо, — этого не дано знать никому. Дата собственной смерти — самая великая тайна для человека. Неужели ты об этом не знала?

— Ник, я не шучу. — В голосе Сьюзан зазвучали нотки обиды. — Я, наверное, и вправду умру на следующей неделе. Во всяком случае, все идет к этому.

— Ты больна? — Ник взял Сьюзан за руку.

— Нет.

— Тогда я не понимаю, что за глупости вертятся в твоей голове.

— Совсем даже не глупости. — Сьюзан вырвала свою руку. — Я хочу тебе рассказать, а ты перебиваешь меня.

— Все-все, молчу. — Ник прижал ладонь к губам, показывая, как он будет молчать.