А девочка, кстати, есть. Лучше просто и быть не может. И возраст. И лицо. И недетская печаль в глазах — отдельно от всего. И самостоятельность. Ницца и никто другой. Милая такая, смешная. Смелая. И бойкая на язык. «Лагерная зассыха», кажется…

Короче говоря, приоритеты были выстроены: сначала изготовить и установить памятник, получить гонорар и сразу вслед за этим начинать заниматься домом и скульптурной мастерской. Прикинул, что памятник в лучшем случае установить получится в самом конце лета, да и то при условии, что удастся договориться в цеху, чтобы отлили без задержек. По всем расчётам, включая накладные расходы, подношения, транспорт, зарплату помощнику из местных или даже двум, ну и прочее, на строительство дома нужная сумма набиралась. Это радовало. Однако огорчало, что сезон для возведения по сути исчерпался: максимум, на что можно было надеяться, это на фундамент, заложенный в сентябре. Но не более того. Ну и пусть, подумал Гвидон, в конце концов, за зиму отстоится, схватится накрепко, а с апреля буду возводить строение. А пока поживём в Кривоарбатском.

Но всё получилось иначе, нежели планировал Гвидон. Весь июнь, пока тянули воду к его участку и устанавливали колонку, он занимался планировкой дома, чтобы по крайней мере можно было в сентябре приступить к фундаменту. С мужиками он на этот месяц договорился, но надо было закупить кирпич и прочее. На это тоже ушла часть времени. Потом следовало оборудовать детдомовское помещение, завезти инструменты, оснастку, поставить кровать, а заодно разместить свои работы, которые надо было где-то передержать до момента готовности собственной мастерской. В общем, мотался между Москвой, Боровском и Жижей.

Клавдия Степановна, узнав о планах скульптора относительно своего участия в высокохудожественном замысле, не стала раздумывать: и помещение нашлось, и позировать согласилась.

Была чрезмерно польщена таким предложением московского ваятеля, не всякой советской женщине, и даже члену партии со стажем, удается Родиной-матерью стать, пускай даже через глину. Характер, правда, проявила, когда узнала, что девочку на эскизе, чью голову она должна прижимать к своей груди, будет изображать девранар Гражданкина, эта чертова девчонка, строптивая воспитанница с детдомовской кличкой Ницца. Поначалу насмерть стояла против. Гвидон уже и так, и эдак подкатывал. Пытался объяснить, что дерзкий характер ребёнка тут ни при чём, как и отметки по учёбе. Лицо! Вот главная сила для успешного воплощения замысла. Глаза! Точёные формы тела. Тонкие руки. Неухоженные в хорошем смысле слова волосы. Печальная недетская улыбка. Это и есть воистину дитя войны.

— А вам известно, уважаемый Гвидон Матвеевич, что эта самая Наталья Гражданкина родилась в застенке? В смысле в заключении. В самом настоящем лагере строгого режима! И что является дочерью преступной матери-убийцы? И она совсем даже не дитя войны, а нагуленное дитя изменницы и лагерницы! — с пафосом выдала Клавдия Степановна, когда он в очередной раз обволакивал её относительно Ниццы.

— Милейшая моя Клавдия Степановна, — увещевательно продолжал нарезать подле директрисы круги Иконников. — Ведь камню, глине или бронзе без разницы, кто она есть на самом деле. Материалу важно соответствие духа, образа и факта! А факт утверждён, — он многозначительно указал пальцем в небо, — райкомом партии, эскиз подписан, а на эскизе лицо воспитанницы Гражданкиной. Ну зачем нам с вами искать себе неприятности? Узнают про ваш категорический отказ, разбираться не станут, закроют проект, и никакой образцово-показательности ждать не придётся. Разве не так, голубушка?

Это добило. Не сколько «голубушка», хотя и было приятно, сколько угроза райкомом партии. А это уже угрожало увековечиванию себя в образе Родины-матери.

С Ниццей поначалу трудностей не возникло. Та поглазела на эскиз, подпрыгнула от радости и спросила, когда ей разуваться. Заодно поинтересовалась, кто за железную тётю будет стоять живой. Узнав, сникла. А сникнув, передумала.

— Я её обнимать не буду. Она гадина. Она же нас никого не любит. Какая она защитница-мать? Она меня «зассыхой» называет, а я не зассыха. Я Ницца. А ей это не нравится. А можно я буду стоять с другой, а она с другой? А потом вместе получится памятник, а?

«Оригинально мыслит», — подумал про себя Гвидон, но в идее отказал. Объяснил настырной девочке:

— Это будет в ущерб произведению искусства. Ты же этого не хочешь, правда, Ницца?

Короче говоря, Гвидону пришлось напрячься. Что он и сделал, включив художественную составляющую:

— А ты представь себе, что это не учительница твоя, а другая женщина, совсем тебе посторонняя. Сможешь так?

Ницца решительно замотала головой:

— He-а, так не получится всё равно. От неё всегда воняет сладким каким-то. Я унюхаю и сразу обратно вспомню, что это она.

— Тогда так… — Гвидон малость покумекал и внезапно надумал беспроигрышный вариант. — Смотри, Ниццуль, ты стоишь, прижавшись к ней щекой, а у тебя в носу полным-полно соплей. И ты как будто собираешься вытереть их об неё, поэтому и прижалась. Просто ждёшь подходящего момента, чтобы незаметно. А если нет соплей, то вроде как ждёшь, пока они соберутся. И так каждый раз. Так у нас получится?

Ницца сосредоточенно прикинула, по её лицу было видно, как она мысленно вырисовывает картинку успокоительного компромисса. И она утвердительно мотнула головой:

— Да, так получится. Так нормально. Так я согласна…

К началу июля в основном все подготовительные дела были завершены, можно было начинать непосредственную работу по скульптуре. Глину притащили мужики, они же месили. Сам начал с глаголя, на него навязал каркас. Сделал быстро и остался доволен. Вообще всё шло на редкость удачно. Подумал ещё тогда, что и сам, оказывается, способен немало придумать, принять ненакатанное решение и его же осуществить без чьей-либо помощи. Раньше подобными нетипичными проблемами занимался исключительно Юлик, выручая и содействуя Гвидоновым делам, от мелочей и до пробиваний существенных вопросов там, где требовалось проявить характер. Теперь, выходит, и сам смог.