Нэфри уже почти совсем забылась сном в теплой воде, когда из неведомых глубин мироздания донесся едва заметный Призыв. Он был связан с кем-то из тринадцати. Она знала это точно, вспомнив рассказ Учителя об эмпатической связи между учениками.

Девушка выскользнула на серую пустошь, стала искать источник, и ее перебросило в иной локал.

Небо было искажено гигантской черной и бездонной воронкой, и эта сущность — или антисущность — высасывала жизнь из Ноиро и его спутника. Нэфри призвала Учителя, но ответа не последовало, и им с двенадцатью пришлось рисковать. Иного выхода не было.

Она вспомнила, как Та-Дюлатар упоминал о выходе через неизвестное измерение, когда можно сместить время и оказаться в другом месте. Вдвоем у них это получилось, но тогда Учитель полностью обволок ее собой, своим черным одеянием, и ей было не страшно. А теперь…

Тринадцать соединили Благословения и набросили на Ноиро щит. И тогда он, ухватив спутника, очертя голову кинулся в воронку. Его не было считанные мгновения, но для Нэфри это были годы тревоги. А в сельве, где находились оболочки Ноиро и его врагов, разразилась страшная гроза. Черная звезда, которой пришлось выпустить Ноиро и вторую свою жертву, попала в тучи и была атакована молниями. В порыве ураганного ветра ее поволокло к вечному Змею Мира…

…Уже придя в себя и поднявшись из почти холодной ванны, девушка не могла поверить, что они смогли отстоять людей в битве со всемогущим равангой.

В Кийаре тоже начался ливень. Нэфри смотрела в окно на водяные дорожки капель и гадала, как могло получиться, что Улах не прикончил их всех одним ударом. Вспоминала она и то свое неописуемое ощущение силы, знаний и несокрушимости, которое возникло впервые и которое было очень подозрительным. Ничего не дается просто так, а если что-то получил, думая, что бесплатно, будь потом готов заплатить втройне. Нэфри не любила странных подарков, они ее пугали.

Тоскливо глядя на свой рюкзак, она переборола совесть, которая диктовала ей разобрать вещи, и села к своему э-пи. Почта была забита всякой дрянью, которую пришлось вычищать из ящика.

«Если Соглядатаи все-таки пойдут по моему следу, — подумалось Нэфри, — я должна иметь возможность скрыться и сохранить артефакт…»

Надо подстраховаться. Надо придумать хитрую комбинацию, чтобы спастись и спасти шкатулку, но не вовлечь в это лишних людей, которые не имеют к этой истории никакого отношения. Только заинтересованных или посвященных!

Нэфри набросила на себя легкое платье и поднялась на чердак. Это было то место, где совсем случайно ты мог отыскать раритеты трехсотлетней давности под грудой более поздней рухляди. Поколения предков Нэфри жили в старом доме и избавлялись от ненужных вещей, водружая их практически себе на голову. Девочкой она очень любила играть здесь, и мама, «династийный» археолог, потворствовала наклонностям дочери. Госпожа Иссет не просчиталась: после получения первой общеобразовательной ступени в качестве второй и третьей Нэфри избрала КИА — Кийарский институт археологии.

С детских лет у Нэфри было здесь множество тайничков и даже целая скрытая комната, в которую можно было пробраться, выдвинув все ящики громоздкого комода. В его задней стенке зияла дыра — свидетельство отличного аппетита прожорливых жучков-древоедов.

Оказавшись внутри, среди вещей, что пахли пылью, залежалой материей, старой древесиной и чем-то еще, нераспознаваемым, но таким щемяще знакомым, Нэфри снова остро почувствовала: это она, только она выросла и убежала из уютного милого прошлого, а детство, да и все прошлое, которое было у нее и казалось нескончаемым, осталось жить здесь. В этом мирке была еще жива бабушка — вот-вот окликнет внучку, приглашая к столу. Здесь такими горькими были обиды и такими яркими казались чаяния…

Какие-то ящики, коробки, планки, карнизы то и дело упирались Нэфри то в бока, то в плечи. А ведь раньше она даже не замечала, что здесь тесновато!

Усевшись на пол, девушка скрестила ноги и подтянула к себе тяжелую каменную шкатулку, словно бы невзначай засунутую под выцветший абажур между резной тумбочкой и футляром от швейной машинки — ровесницы века.

На крышке раритета проступала гравюра: в центре спираль, от которой отходит пять изгибающихся плавными дугами лучей. Это напоминало упрощенное изображение одной из многих галактик. Каждый луч завершался звездочкой, обведенной кружочком и отмеченной непонятным символом. Звездочки были разных оттенков, поскольку представляли собой искусно обработанные самоцветы. Как их сплавили с камнем, из которой была выточена сама шкатулка, неизвестно. Казалось, будто при создании этой вещи все ее детали находились в расплавленном состоянии.

Крышка открывалась удивительно легко. Ее скреплял с основанием продетый в каменные петли алмазный стержень, и сделано это было таким образом, что вынуть его, не разбив на кусочки саму шкатулку, было бы невозможно.

Внутри, в каменной полости, лежало пять небольших каменных же, шаров. Каждый из них мог уместиться в ладони. Каждый из них ощущался по-своему. У каждого был свой цвет.

Нэфри коснулась голубоватого — и он показался ей ледяным. Бронзовый — теплым. Черный — шершавым, точно пемза. Серебристый — наоборот, металлически-гладким. Серый с зеленоватыми прожилками — живым и податливым. Но девушка точно знала теперь, что это называется тактильным обманом. Если бы параметры шаров измеряла машина, показатели были бы почти одинаковыми, за исключением, пожалуй, состава — примесей, веса.