Оппонент: Это хорошо или плохо?

А.: Ни то, ни другое. Просто исторический факт.

О.: Что-то такое я слышал — о науке жить в России или об искусстве быть русским. Что ни возьми, во всем мы особенные, все не как у людей… И даже в своих бедах и несчастьях мы лучшие — самые умелые и наиболее изощренные.

А.: Каков опыт, таково и мышление…

О.: Понятно. А откуда ментальность? Из леса?.. Нет, правы западные либералы, чему, впрочем, есть и у наших классиков масса подтверждений — от Чаадаева до Бердяева и от Герцена до Зиновьева. Климат, крепостничество, иго, монархия, община, водка, византизм, форма православия, оторванность от европейской культуры, татарщина… Отсюда — патернализм, народ на помочах, имперство, социализм, лень, пьянь и так далее. И примитивизм социальной структуры: всего два класса — верхи и низы. Поэтому не выйти с уровня «третьего мира», с уровня сырьевого придатка. Вечная бесперспективная игра в догонялки с Западом. И даже когда в чем-то догоним, там мода уже поменялась.

А.: Довольно стандартный набор обвинений.

О.: Так никто и не спорит с самими фактами, спор лишь об оценке: «плохо» (либералы, западники) или же «хорошо» (славянофилы, евразийцы).

А.: Ну, у нас оценка «хорошо», кажется, никогда особо не выставлялась ни теми, ни другими. В этом мы как раз критичнее западных оценщиков. А среди последних всегда хватало апологетов «света с Востока», будь он православный, сталинистский, диссидентский, революционный…

О.: Да, прибедняться у нас любят. Чтоб не сглазили. Ценности, однако, не сходятся. Прав Киплинг… И тут уж что-нибудь одно — или Петр со всеми вытекающими, либо самодостаточность с не меньшими потерями. А балансировать, конечно, можно веками (что и происходит), но тогда не надо удивляться общему итогу и лицемерно жаловаться на внешних и внутренних масонов.

А.: Я бы не называл это балансированием. Баланс означает устойчивость. У нас все наоборот — сначала хирургическая операция, затем — долгое зализывание ран. И этот разрыв…

О.:…есть межеумочность, сидение на двух стульях с результатом неизбежного упадания между ними.

А.: Пусть так. Но разрыв сей всегда был свойствен в первую очередь интеллигенции. Славянофилы и западники, консерваторы и прогрессисты, либералы и евразийцы. Два вида утопии. Цели противоположны, методы сходны, результат одинаков. В позитивном плане — нулевой. Но вы, конечно, скажете, что не дали бедным либералам до конца развернуться, а то бы они показали…

О.: А вы, стало быть, за полный застой, анабиоз и Емелю на печке?..

А.: Ну, во всяком случае, за естественное и здоровое состояние. Другое дело, кто знает, что это такое?.. Возможно, наша цивилизация только потому еще и существует, что сохраняется эта диалектика борьбы без окончательной победы одного вида над другим.

О.: Да, хорошенькая цивилизация! Социальный русский мифотип — садомазо-андрогин. К начальству — женщина, со всеми ее уловками и женскими хитростями. И муж — к подчиненным, со всем нетерпением, подозрительностью, ревностью и горами обещаний.

А.: А вы зря недооцениваете прозападную составляющую в российской ментальности. Даже наш утопизм имеет такой городской, цивилизационный оттенок, лишь бы прочь от реальной почвенной архаики. Последнюю воспевают на все лады, но — как форму утопии, а от реальности — колхоза, навоза, лопаты и бесконечной борьбы с климатом, дорогами, дураками — реально бегут. Кстати, и власть, при всех своих родимых пятнах и использовании националистической риторики, по внутренней сути своей совершенно прозападна.

О.: Весьма специфическая прозападность!

А.: Сходство в главном — в прагматичности. Так что у нас даже национализм будет строиться по западным образцам. А вообще-то у срединной цивилизации, Хартленда, как принято говорить, и должно быть все перемешано. Вот, к примеру, отношение «свой-чужой» довольно «размазанное», эволюционирующее от традиционного горско-восточного (всё для друга и брата, плеть для чужого) к западному рационализму (и с родственником деловые отношения, и с врагом можно договариваться к обоюдной выгоде).

О.: Вновь возвращаемся к межеумочности. Но начинает казаться, что это уже стало удобной отговоркой: такая, мол, загадочная славянская душа, ничего с этим не поделаешь, стало быть, и делать ничего не надо.

А.: Ну, если с перестройками ничего не выходит и веками здесь ничто не меняется, то, может быть, действительно чего-то мы никак не поймем и тайна некая все ж остается?..

О.: Секрет именно в том, что никакого секрета и конспирологии, никакой особой сути и особого пути, никакого внешнего заговора и внутренних врагов нет и никогда не было.

А.: Совсем врагов нет?

О.: Друзей тоже. Но если б и были… У кого их тогда нет? И кого любят все? Но никто, кроме нас, так не ноет. О чем бы то ни было. А что плохому танцору мешает — известно.

А.: То есть вы согласны с Александром Зиновьевым, что самые глубокие тайны лежат на поверхности? Потому и не видны для шибко умных и далеко смотрящих?

О.: Тогда уж — с Эдгаром По и Конан-Дойлем. Тайна в том, что межеумочность, двойное мышление, с театром показухи и внутренними мелкими делишками, всех устраивает. А так называемый западнизм нашей элиты — это миф. Это как раз наиболее яркое выражение нашей совковости: презрение к породившей тебя среде, стремление хапнуть побольше, чтоб выглядеть круче соседа, да оттянуться по полной программе. Верхи и низы ничем здесь друг от дружки не отличаются. Перефразируя известную поговорку: верхи с низами менять — только время терять. Вот вам весь русский менталитет.