Том 2. Поэзоантракт
вернуться

Северянин Игорь Васильевич
Шрифт:
4. Финал
А сад весной благоухал… Воскресли, Кто только мог. Сон жизни тихо потухал, И в кресле Земли комок… Но как же так, если Сад весной благоухал?…

1910. Апрель

Тоска тоски

(наброски)

Пуччини и Сарду

Стонет, в страданиях мечется Тоска, Мысли расплылись, как глетчеры воска, Взоры — безумны, в устах ее — вопли… — Пли ему в сердце, — ей мнится: — в него пли! Марио мучают, Марио в пытке… Скарпиа пьян, его грезы в напитке Ищут себе упоительной злости. Марио тяжко, хрустят его кости. Дороги Глории призраки счастья. …Скарпиа мертв. Но глядит без участья Мертвому в очи страдалица-Тоска, В сердце зазвеадилась мщения блестка. …К смерти художник готовится стойко. Сердце часов бьется ровно и бойко, Моется в облаке радужном зорька. Марио плачет и сетует горько, И призывает любовницу долго Именем прошлого, именем долга. В грезе далекой — былого услада. Холодно в сердце, и в утре — прохлада. Сколько стрел веры! о, сколько любви стрел! Марио верит, надеется… Выстрел! — Падает, падает…холоден, бледен… Тоска смеется, и смех так победен. Молча стрелявшие шествуют в крепость. Тоска смеется: «Какая нелепость!» Тоска склоняется к Марио: «Встань же…» Нет, он не встанет, не встанет — как раньше. Ужас ужалил ей сердце… «Жизнь — робость… Пропасть — без жизни, поэтому — в пропасть».

1909. Февраль

В северном лесу

I
Поет метель над тихо спящим бором; Мерцает луч холодных, тусклых звезд; Я еду в глушь, и любопытным взором Смотрю на туч волнующихся рост. Я еду в глушь, в забытую усадьбу, На берега играющей реки. Мне чудится, что леший правит свадьбу Пируя у невесты, у Яги. Мне чудится, что рядом пляшут бесы, И ведьмы сзади водят хоровод; Мне слышится в тоске мелодий леса Порою песнь. Но кто ее поет? Порою смех, порою восклицанье Мне слышится, вселяя в душу страх. Чье скорбное лицо встает в слезах? Чье слышу я безумное рыданье? Кто плачет здесь, здесь, в мерзлом царстве снега, И почему здесь сотни голосов? В ответ мечте я слышу топот бега Своих коней да говор бубенцов.
II
Мне нравится унылая природа Мне дорогого севера с красой Свободного славянского народа С великою и гордою душой. Люблю леса я северных окраин, Люблю моря, и горы, и тайгу. Я — властелин над ними! Я — хозяин! Я там дышать и властвовать могу! Любовь моя! Лети к простору поля, Где я порой на паре быстрых лыж Лечу стрелой с хвалебным гимном воле, С беспечностью, с какой летает чиж. Лети, моя любовь, с поклоном к лесу, Ты соснам вековым снеси привет: Скажи, что не завидую я Крезу, А тем, кто может жить в расцвете лет, Когда бывает сердце нежно, — чутко, Когда весною веет от души, — В лесу глухом, где так отрадно-жутко, В любимой мною северной глуши. Я вас пою, волшебные пейзажи, Бегущие при трепетной луне, И вас пою я, звезды, — ночи стражи, — Светящие в лесу дорогу мне. И лес в одежде цвета изумруда, И небо шатровидное из туч. Пою тебя, моя царица Суда. И песни звук победен и могуч. Пою тебя, мой лес, — товарищ старый, — Где счастье и любовь я повстречал, И вас пою, таинственные чары Любви, которой молодость отдал. На север я хочу! На север милый! Туда, туда, в дремучий хвойный бор, Где тело дышит бодростью и силой, Где правду видит радостный мой взор. Мечты мне сказки нежно шепчут хором, Пока я тихо еду через мост. Поет метель над тихо спящим бором; Мерцает луч холодных, тусклых звезд.

1905. Декабрь

III. Лироирония

Колокол и колокольчик

Грузно каялся грешный колокол — Это медное сердце собора. Он эфир колол, глубоко колол, Как щепу, звук бросал у забора. В предзакатный час неба полог — ал; Звуки веяли в алые долы… И пока стонал хмурый колокол, Колокольчик смеялся удало…

1909. Декабрь

Хабанера IV

Под бубны солнца, под гуд гитары, Эксцессы оргий не будут стары, Своим задором лишь будем стары, Под гуд гитары, под бас гитары, Под солнца бубны. Литавры солнца — вот наши лавры. С цепей сорвутся души центавры… Пускай трепещут души центавры, Когда заслышат лучей литавры И грохот трубный. Наполним солнцем свои амфоры, Давая нервам вкушать рокфоры — Весь день, весь вечер, всю ночь — рокфоры, Смущая утром глаза Авроры Разгулом тела… В кострах желаний, в безумном пекле, С рассудком нити мы пересекли… Но кто ж мы сами, что все рассекли?… Не все равно ли, — скот, человек ли, — Не в этом дело…

1909. Декабрь

Полонез «Бравура»

Расцвел камин костром пунцовым, Расцвел костром. Целую долго я лицо Вам, Под серебром. Вы пунцовеете, маркиза, Цветком костра. Изящна грезовость эскиза И так остра. Хотите спелого дюшеса, Как Ваша грудь? Люби поэта, поэтесса, И строфы сгрудь. Подайте, нимфы и сирены, Вина, вина, — Светлей под винные рефрэны Волшба звена. Бряцайте, грезовые звенья, Сплетаясь в цепь, Пылайте, красные поленья, Как лес, как степь. Беги, испытанный прозаик, В провалы ниш: Ты не поймешь души мозаик И осквернишь. Целую страстно я лицо Вам, — Гроза и гром! Расцвел камин костром пунцовым, Расцвел костром.

1910. Апрель

Иногда…

Иногда — но это редко! — В соблазнительном вуале Карменситная брюнетка Озарит мой уголок И качнет — но это редко! — Вы при качке не бывали! — И качнет мечты каюту, Пол вздымая в потолок. Тут не вихрь — какое! — вихри! И не шторм — какое! — штормы! Вдруг завоют, вдруг закрутят, Приподнимут, да как — трах!.. Ай, да резвы эти игры! Ай, да резки эти формы! Ай, да знойны эти жути! Я люблю их, просто страх!..

1909. Декабрь

Сонет-каприз

Встрепенулся звонок и замолк, А за дверью — загадка. Это кто? Это ты? Как мне сладко! Дорогая, войди… Черный шелк Зажурчит ароматно сонату, И конфузливо скромная складка Вдруг прильнет к огневому гранату. За окошком завистливый толк Приумолк ядовито. Это вздорно для нас… Все повито Упоеньем… Страсть алчет, как волк… Я пойму… ты поймешь… мы поймем… Да, поймем, как мечта даровита, И гранат мы иссушим вдвоем…