Том 3. Менестрель. Поэмы
вернуться

Северянин Игорь Васильевич
Шрифт:

Поэза «Egо» моего

Из меня хотели сделать торгаша, Но торгашеству противилась душа. Смыслу здравому учили с детских дней, Но в Безразумность влюбился соловей. Под законы все стремились подвести, — Беззаконью удалось закон смести. И общественное мненье я презрел, В предрассудки выпускал десятки стрел. В этом мире только я, — иного нет. Излучаю сквозь себя огни планет. Что мне мир, раз в этом мире нет меня? Мир мне нужен, если миру нужен я.

Поэза светлому брату

Поэту, как птице, Господь пропитанье дает: Не сею, не жну — существую второй уже год. И добрые люди за добрые песни-стихи Прощают ошибки и, если найдутся, грехи. Кому теперь нужно искусство? не знаю кому… Но мне — оно воздух, и вот я пою потому. А некто лучистый, — не русский, эстонец, чужой, — Не ангел ли Божий? — следит неустанно за мной. Он верит в искусство, и полон ко мне он любви: «Поэт, будь собою: пой песни свои и живи!» Как нищая птица, поэт подаянию рад… Восторженной трелью я славлю тебя, светлый брат!

Поэза доказательства

Все то, что раньше было б диким, Теперь естественно вполне: Стать пред решением великим — Быть иль не быть — пришлось и мне. Но так как дух «не быть» не может, И так как я — певучий дух, Отныне выбор не тревожит: «Быть» выбрал из решений двух.

Эфемериды

Он лежал, весь огипсен, Забинтован лежал, И в руке его Ибсен Возмущенно дрожал… Где же гордая личность? Где же ego его? Человека отличность От иного всего? Неужели все бренно? Неужели все прах? И его постепенно Стал охватывать страх. Пред окном лыжебежец Эфемерил свой круг… И великий норвежец Выпал на пол из рук.

Люди ли вы?…

Жизнь догорает… Мир умирает… Небо карает грешных людей. Бог собирает и отбирает Правых от грешных, Бог — Чародей. Всюду ворчанье, всюду кричанье, Всюду рычанье, — люди ли вы? Но в отвечанье слышно молчанье: Люди — как тигры! люди — как львы! Все друг на друга: с севера, с юга, Друг и подруга — все против всех! Нет в них испуга, в голосе — вьюга, В сердце преступность, в помыслах грех… Полно вам, будет! Бог вас рассудит, Бог вас очудит! Клекот орла Мертвых пробудит, грешников сгрудит, Верить понудит: смерть умерла!

Молитва Мирре

Тяжко видеть гибель мира, Ощущать ее. Страждет сердце, друг мой Мирра, Бедное мое. Все так жалко, так ничтожно… День угрозней дня… Дорогая, если можно, Поддержи меня. В этой яви только злоба, — Радость лишь во сне… Дорогая, встань из гроба И приди ко мне. Безнадежно! Жутко! пусто! В днях не видно дней… Гибнет, чувствую, искусство, Что всего больней. Гибель мира для поэта Ведь не так страшна, Как искусства гибель. Это Ты поймешь одна. Ты, родная, ты, благая, Как прекрасен рай, Дай мне веру, дорогая, И надежду дай. Эти вопли сердца, Мирра, Это не слова… Ты, умершая для мира, Для меня жива!..

II. Снежинки Польши

Поэза моих наблюдений

Я наблюдал, как день за днем Грубела жизнь, и вот огрубла. Мир едет к цели порожнем, Свои идеи спрятав в дупла. Я наблюдал — давно! давно! За странным тяготеньем к хамству Как те, кому судьбой дано Уменье мыслить, льнут к бедламству. Я наблюдал, как человек Весь стервенеет без закона, Как ловит слабых и калек Пасть легендарного дракона. Я наблюдал, — во всем, везде, — Восторги перед силой грубой, И как воскрылия к звезде Задерживались тяжкой шубой… Я наблюдал, как вечный зверь Младенца грыз, прокравшись в ясли… Зверели люди, и теперь В их душах светочи погасли. Чего ж ты ждешь, пророк, Илья? Греми из всех своих орудий! Не люди — люди, или я — Не человек, раз люди — люди!..

Стеклянная дверь

Дверь на балконе была из стекол Квадратиками трех цветов. И сквозь нее мне казался сокол, На фоне моря и кустов, Трехцветным: желтым, алым, синим. Но тут мы сокола покинем: Центр тяжести совсем не в нем… Когда февральским златоднем Простаивала я у двери Балкона час, по крайней мере, Смотря на море чрез квадрат То желтый, то иной, — мой взгляд Блаженствовал; подумать только, Оттенков в море было столько! Когда мой милый приходил, Смотрела я в квадратик алый, — И друг болезненный, усталый, Окровянев, вампиром был. А если я смотрела в синь Стеклянную, мертвел любимый, И предо мною плыли дымы, И я шептала: «Призрак, сгинь…» Но всех страшнее желтый цвет: Мой друг проникнут был изменой… Себя я истерзала сменой Цветов. Так создан белый свет, Что только в белом освещенье Лицо приводит в восхищенье…

Поэза причины бодрости

Теперь в поразительной смене Контрастных событий живешь. Голодные ужасы в Вене Бросают нас в холод и дрожь. А то, что от нас на востоке, Почти не подвластно уму, Но веришь в какие-то строки, Не зная и сам почему. Над жизнью склонясь, как над урной, Еще не ослабнул душой: В республике миниатюрной Налажен порядок большой. Пускай мы в надеждах разбиты И сброшены в бездну с горы — Мы сыты, мы — главное — сыты, И значит — для веры бодры. Мы верим — не можем не верить! — Мы ждем — мы не можем не ждать! — Что мир воцарится в той мере, Какая вернет — Благодать.