Том 4. Классические розы
вернуться

Северянин Игорь Васильевич
Шрифт:

1929

На Эмбахе

Ее весны девятой голубые Проказливо глаза глядят в мои. И лилию мне водяную Ыйэ Протягивает белую: «Прими…» Но, как назло, столь узкая петлица, Что сквозь нее не лезет стебелек. Пока дитя готово разозлиться, Я — в лодку, и на весла приналег… Прощай! И я плыву без обещаний Ее любить и возвратиться к ней: Мне все и вся заменит мой дощаник, Что окунается от окуней… Но и в моем безлюдье есть людское, Куда бы я свой якорь ни бросал: Стремит крестьян на озеро Чудское Их барж клокочущие паруса. Взъерошенная голова космата И взъеропененная борода. И вся река покрыта лаком «мата», В котором Русь узнаешь без труда…

1929

В лесах приволжских

Над озером смеялись берегини Зеленовзорые и русые. И были небеса спокойно-сини Над обольстительной чарусою. Мы шли весь день и захватили вечер, Ведомы странными летасами. Нам в городе жить больше стало нечем С его ненужными прикрасами. Мы ночью развели костер в лавине, И запорхали всюду искры скорые. И к огоньку присели берегини Притихшие, зеленовзорые.

Toila

1980

Играй целый вечер…

Сыграй мне из «Пиковой дамы», Едва ль не больнейшей из опер, Столь трогательной в этой самой Рассудочно-черствой Европе… Сначала сыграй мне вступленье, Единственное в своем роде, Где чуть ли не до преступленья Мечта человека доводит… Мечта! ты отринута миром… Сестра твоя — Страсть — в осмеяньи… И сердцу, заплывшему жиром, Не ведать безумства желаний… О, все, что ты помнишь, что знаешь, Играй мне, играй в этот вечер: У моря и в северном мае Чайковский особо сердечен…

1927

Тишь двоякая

Высокая стоит луна. Высокие стоят морозы. Далекие скрипят обозы. И кажется, что нам слышна Архангельская тишина. Она слышна, — она видна: В ней всхлипы клюквенной трясины, В ней хрусты снежной парусины, В ней тихих крыльев белизна — Архангельская тишина…

1929

Девушка безымянная

Она живет в глухом лесу, Его зовя зеленым храмом. Она встает в шестом часу, Лесным разбуженная гамом. И умывается в ручье, Ест только хлеб, пьет только воду И с легкой тканью на плече Вседневно празднует свободу. Она не ведает зеркал Иных, как зеркало речное. Ей близок рыбарь, житель скал, Что любит озеро лесное. Но никогда, но никогда Она ему о том не скажет: Зачем? К чему! Идут года, И время умереть обяжет. Ее друзья — два зайца, лось И чернобурая лисица. Врагов иметь ей не пришлось, Вражда ей даже не приснится… Не знать страданья от вражды И от любви не знать страданья — Удел божественный! Чужды Ей все двуногие созданья. И только птиц, двуногих птиц Она, восторженная, любит. Пусть зверство человечьих лиц Безгрешной нежность не огрубит! Не оттого ль и рыболов, Любезный сердцу, инстинктивно Ее пугает: и без слов В нем что-то есть, что ей противно… Людское свойство таково, Что не людей оно пугает… Она — земное божество, И кто она — никто не знает!..

1923

Тяга на юг…

Не старость ли это, — не знаю, не знаю, — Быть может, усталость — души седина, Но тянет меня к отдаленному краю, Где ласковей воздух и ярче волна. Мне хочется теплого и голубого, Тропических фруктов и крупных цветов, И звончатой песни, и звучного слова, И грез без предела, и чувств без оков. Я Север люблю, я сроднился с тоскою Его миловидных полей и озер. Но что-то творится со мною такое, Но что-то такое завидел мой взор, Что нет мне покоя, что нет мне забвенья На родине тихой, и тянет меня Мое пробудившееся вдохновенье К сиянью иного — нездешнего — дня!

1929

Там, у вас на земле

Там, у вас на земле

На планете Земле, — для ее населенья обширной, Но такой небольшой созерцающим Землю извне, — Где нет места душе благородной, глубокой и мирной, Не нашедшей услады в разврате, наживе, войне; На планете Земле, помешавшейся от самомненья И считающей все остальные планеты ничем, Потому что на ней — этом призрачном перле творенья, — Если верить легенде, был создан когда-то Эдем; Где был распят Христос, жизнь отдавший за атом вселенной, Где любовь, налетая, скорбит на отвесной скале В ужасе пред людьми — там, на нашей планете презренной, Каково быть поэтом на вашей жестокой Земле?!.

1926

Фокстротт

Король Фокстротт пришел на землю править, Король Фокстротт! И я — поэт — его обязан славить, Скривив свой рот… А если я фокстроттных не уважу Всех потрохов, Он повелит рассыпаться тиражу Моих стихов… Ну что же, пусть! Уж лучше я погибну Наверняка, Чем вырваться из уст позволю гимну В честь дурака!