Том 4. Классические розы
вернуться

Северянин Игорь Васильевич
Шрифт:

Yarnve

l6 окт. 1924 г.

Сергею Прокофьеву

Перевести Эредиа сонеты — Заданье конкурса. Недели три Соревновались в Мюнхене поэты. Бальмонт и я приглашены в жюри. Всего же нас, я помню, было трое И двое вас, воистину живых, Кто этот конкурс, выдумав, устроил, Кто воевал, и Вы — один из них. Кому из вас внимала Карменсита? (У всех своя, и всякий к ней влеком!) Но победил поэта композитор, Причем, оружьем первого — стихом. Я, перечитывая Ваши письма С десятеричным повсеместно «i», Куда искусствик столь искусно втиснул Мне похвалы, те вспоминаю дни. И говорю, отчасти на Голгофе, Отчасти находясь почти в раю: — Я был бы очень рад, Сергей Прокофьев, В Эстийском с Вами встретиться краю.

1927 г.

В блокнот Принцу Лилии

О вы, Принц Лилии, столь белой, Как белы облака в раю, Вы, в северном моем краю Очаровавший изабеллой Тоску по южному мою, — Для Вас, от скорби оробелый, Я так раздумчиво пою. Я вижу нынешнее лето В деревне той, где мать моя Дождалась вечного жилья, Где снежной пеленой одета Ее могила, где земля, Мне чуждая, родною стала, Где мне всегда недоставало Спокойствия из-за куска, Где униженье и тоска… Но были миги, — правда, миги, — Когда и там я был собой: Средь пасмурности голубой Я вечные твердить мог книги, Борясь с неласковой судьбой. Моя звезда меня хранила: Удачи тмили всю нужду. Я мог сказать надежно: «Жду» Не как какой-нибудь Данила, А как избранник Божества. За благодатные слова Мне были прощены все злые. Да, в ближнего вонзить иглы я Не мог, и, если чрез семь лет Расстался с женщиной, с которой Я счастье кратко знал, нескорый Финал порукой, что поэт Тогда решается расстаться, Когда нельзя уж вместе быть. Ее не может позабыть Душа трагичного паяца: Мне той потери не избыть. Я так любил свою деревню, Где прожил пять форельных лет И где мне жизни больше нет. Я ныне покидаю землю, Где мать погребена моя, И ты, любимая Мария, Утеряна мной навсегда. Мне стоит страшного труда Забыть просторы волевые, — Вас, милой Эстии края! Забрызгано людскою грязью Священное, — темны пути, Я говорю теперь «прости» Прекраснейшему безобразью…

Jarve, 23.XI. 1921 г.

Зинаиде Юрьевской

Она поступила, как Тоска! Что броситься в пропасть ее побудило? Тоска, О чем говорят серебристые пряди виска У женщин нестарых, о чем подтверждает прическа, Тоскующая уязвляющею сединой, Такой неуместной и горестно-красноречивой… Была ли несчастной — не знаю. Но только счастливой Исканьем забвенья бросалась с горы ледяной.

1925

Страны по Жюль-Верну

Америка (по Жюль-Верну)

Ты, мечта тропическая, рада Устремить туда крылато танцы, Где в рубинной Рио-Колорадо Плещутся порой арауканцы… Где воды рубиннее задоры — Что пред ними Колорадо-Рио? — Пламенят в груди растреадоры, И дрожит в испуге тольдерия… Где мустанг, летя в травезиасы, Зарывает ноги в меданосы И детей узорной красной расы Сбрасывает в шутку в эстеросы… Где под всклики буйного помперо Злой докас забрасывает лассо, Уре-Ланквем в скорби горько-серо, И шуршат волнистые пампасы. Где плывут, как дымы, жертвы небу Стонно-раскаленной Аргентины, Алые туманы Кобу-Лебу, Застилая пряные картины… Мчитесь, феерические грезы, На далекий запад патагонца, В звонкие окрестности Мендозы, В пламени литаврового солнца! Мчитесь в край, где гулко-ломки Анды, Но на это несмотря, однако, Все ж охотятся отважно гранды На верблюдов, истых гуанако… Мчитесь в край, где шелковы вагоны И жестоко-жестки флибустьеры. Мчитесь, грезы, не боясь погони: Вас от прозы скроют Кордильеры.

1924 г.

Австралия (по Жюль-Верну)

За рекой высыхает река Австралийского материка, Что края из пучины воздвиг, А затем серединой возник… Там деревья меняют кору, А не листья, а листья ребру Своему, скрыв поверхность к стволу, Приказали, остря, как пилу, Резать яростный солнечный луч… Там дожди, упадая из туч, Камень вдруг превращают в песок… Стебель трав там нежданно высок, И деревья есть ниже травы… Представляете ли себе вы, Что баран со свиной головой, Что лисицы летят над листвой, На неравных ногах кенгуру Скачут, крысы вьют гнезда?… Я тру, Протираю глаза, точно сон, Отгоняю, мечтой ослеплен. Вижу дальше я в грезах своих Птиц цветистых и звонких, как стих, Принимающих в гнездах других, — Прикрыливших к ним в гости друзей, — Птиц свистящих — подобье бичей, Птиц волшебных цветов и красы, Тихо тикающих, как часы, Птиц, чья песнь точно бой часовой, Птиц, торчащих напев грустный свой… На восходе смеются одни, А другие в закатной тени Плачут жалобно песней своей… Вижу в черных тонах лебедей… Ты законы природы смела, Океания! как ты смела! Изо всех из других только ты — Непоследовательней мечты… Прав ученый-ботаник Гримар: Океания — чара из чар! На законы природы, на свет Гениальней пародии нет! Демонический вызов мирам! Там пассат дует вдоль берегов, Оттого там сырых нет ветров, И азота нет в воздухе там: Кислородом насыщен он весь… И болезней, которыми здесь Мы страдаем, в Австралии нет. Климат мягкий спасает от бед, Жесткость нравов смягчая… И вот Я пою австралийский народ, Кто не знает, что значит война… — О, престранная в мире страна!..

1924 г.

Дорожные импровизации

1
Над Балтикой зеленоводной Завила пена серпантин: О, это «Regen» быстроходный Опять влечет меня в Штеттин! Я в море вслушиваюсь чутко, Безвестности грядущей рад… А рядом, точно незабудка Лазоревый ласкает взгляд. Знакомец старый — Висби — вправо. Два года были или нет? И вот капризно шлет мне Слава Фатаморгановый привет. Неизмеримый взор подругин В глаза впивается тепло, И басом уверяет «Regen», Что впереди у нас светло!

Пароход «Regen»

14 авг. 1924 г.

2
Подобна улица долине. В корзине каждой, как в гнезде, Повсюду персики в Берлине, В Берлине персики везде! Витрины все и перекрестки В вишнево-палевых тонах. Берлин и персик! вы ль не тезки, Ты, нувориш, и ты, монах?… Асфальтом зелень опечалив, Берлин сигарами пропах… А бархат персиковый палев, И персики у всех в устах! И чувства более высоки, И даже дым, сигарный дым, Тех фруктов впитывая соки, Проникся чем-то молодым! Я мог бы сделать много версий, Но ограничусь лишь одной: Благоухает волей персик Над всей неволей площадной!

Берлин

23 авг. 1924 г.

3
Еще каких-нибудь пять станций, И, спрятав паспорт, как девиз, Въезжаем в вольный город Данциг, Где нет ни армии, ни виз! Оттуда, меньше получаса, Где палевеет зыбкий пляж, Курорта тонкая гримаса — Костюмированный голяш… Сквозь пыльных листьев блеклый шепот Вульгарничает казино — То не твое ли сердце, Цоппот, Копьем наживы пронзено? И топчет милые аллейки Твои международный пшют. Звучат дождинки, как жалейки, И мокрый франт смешон, как шут…