— Он знает? — Дарья взяла её за руку.

Мария помотала головой.

— Нет, и не хочу пока говорить. Хватит, что я сама себе голову грела. Нет, так нет. Зато я теперь знаю, что у меня с этим всё в порядке, а то предки успели все уши прожужжать, что не дети будут, а уроды, если вообще будут. Потому что пью, курю и с кем попало вожусь.

Дарья молча держала её за руку, глядя в глаза.

— Чёрт, как курить хочется! Даже больше, чем пить. Думаешь, это я всё о ребёнке думала? Нет, меня за другое плющило все двенадцать дней. Как нарочно: или курить хотелось, или напиться. Ну и прочего, с чем лучше не связываться. Не знаю, как продержалась. Сейчас вот только подумала — раз здесь такие свинские порядки, что ребёнка можно отменить, надо просто отсюда выбираться. Что толку дёргаться? Я уже надёргалась, уже все дёргалки болят. Перестать дёргаться, найти двенадцатого, уйти всем, и жить, как люди. Специально со всеми поговорила ещё раз, кроме тебя. С тобой вот сейчас говорю. И дошло, наконец, что всех дрессируют по-разному. Стёпу, вон, врать отучают. Ты же помнишь, что он сознался там, в круглом доме, что первым огонь открыл, нервы не выдержали. Он же сроду правду не говорил! Кто угодно виноват, кроме него. Или Валера — научился в женщинах видеть что-то, кроме ниже пояса. И тоже сразу всё у него путём. Я ещё думала, как странно — всех дрессируют, но по-разному. А теперь поняла, когда вас с Серёжей и Федей послушала, что никто не ищет, кого от чего отучать. Это мы сами.

Она дождалась, когда официант поставит перед ними тарелки и новые бокалы с коктейлем — и уйдёт.

— Мы сами себя дрессируем, я так поняла, — Мария посмотрела в глаза Дарьи. — тебя отучали быть пай-девочкой. Жору отучали деньги тратить на всякую фигню. Ну и так далее. А меня отучали самой себе неприятности делать. То есть это мы сами, понимаешь? Мы сами себя отучаем. Потому что никому мы тут не нужны — только себе и друг другу.

Дарья кивнула.

— Ты, поди, сама уже так поняла, — Мария залпом выпила бокал. — Это до меня доходит, как до жирафа. Я уже решила, что перестаю психовать, если что-то не по-моему идёт. Вот.

— Да, поняла, — кивнула Дарья. — Но тоже не очень давно. Только знаешь, что? Не обещай ничего такого при всех. Я уже пробовала. Всё как назло — сразу так всё случается, что обещание нарушаешь. И злишься на себя. А на себя нельзя злиться.

— Да, — Мария согласилась. — Ужас, как есть хочу! Всё, на сегодня хватит умных мыслей. Будем веселиться! Только знаешь, что? Не нужно больше Федю просить, чтобы со мной поговорил. Сама говори, если что.

Дарья покраснела, а Мария рассмеялась.

— Всё, проехали, я не сержусь. Ну, всё! Приятного аппетита!

— Тебя не узнать, — признал Николаев на следующее утро. — Сразу повеселела. Что случилось, Маша? Если не моё дело, не говори, но ты как будто на всех сразу обиделась.

Мария покивала.

— Было. Глупая была. А вчера с Дашей поговорила, и ума набралась, — она поцеловала его. — Всё позади, — похлопала его по руке. — Всё плохое, то есть.

— "Мужик, у тебя всё было", — припомнил Николаев.

— Это что такое?

— Это анекдот. Идёт мужик по берегу моря, находит бутылку. Открывает, оттуда джинн. Загадывай одно желание, говорит, всё исполню. Мужик обрадовался и говорит: джинн, хочу, чтобы у меня всё было! Джинн нехорошо смеётся, хлопает в ладоши, и говорит: да, мужик, у тебя всё было. И исчезает.

Мария упала навзничь на кровать, и расхохоталась. Долго не могла успокоиться.

— Да, всё так, — она вытерла слёзы. — Но теперь не было, а будет. Да? Всё будет?

— Всё будет, — заверил он её, и поцеловал. Не так часто доводилось видеть по-настоящему счастливую Марию.

— Красиво, — Николаев посмотрел на фотографии, которые у Смолина были повсюду. Действительно, красиво. Это что, тоже тайное увлечение? Как электроника у Валеры, как музыка у Стёпы?

Смолин смутился. Действительно, легко смущается, а старается казаться циничным и грубым пролетарием, на людях.

— Нет, в самом деле, — Николаев посмотрел на снимок фонаря — шёл дождь, похоже. Мастерски получилось. Овал света, и необычный рисунок из капель, выхваченных вспышкой. — В самом деле красиво.

Смолин покивал, явно довольный.

— Только не переносится, — вздохнул он. — Да и как перенести так много. Ну, негативы некоторые перенёс, Даша мне всегда выделяет под них место в Винни-Пухе.

— А цифровая камера? — предложил Николаев. — Качество, может, и не то, — добавил он тут же, — просто там снимки в виде файлов. А файлы проще переносить теперь, есть на чём. И я слышал, можно потом с них делать настоящие фото.

Смолину эта мысль, было видно, и в голову не приходила.

— Интересно, — он почесал в затылке. — И сколько можно таких фото будет унести?

— У нас сейчас есть рюкзаки, — пояснил Николаев. — Они переносятся — я рассказывал. Я с собой в предыдущий раз взял ещё рюкзаков — проверим, что с ними будет. Эти карточки вот такие маленькие, — показал на свой мизинец, а на каждую влезает тысяча фото, Даша специально проверяла.

— Тысяча? — Смолин был потрясён и не думал это скрывать. — С ума сойти… Спасибо! — пожал руку Николаеву. — Извини, обещал сегодня Наде, что приеду к двум.

— Без проблем, — кивнул Николаев. — Мне как раз в ту сторону. Подвезти?