ЛИЦА:

Серафима Давыдовна Сарытова, вдова-помещица, пожилая женщина, молодится не по летам, попечительница и крестная мать своих сестер.

Ольга, Настя } сестры и крестницы Сарытовой.

Семен Гаврилыч Бондырев, богатый помещик.

Прасковья Антоновна, жена его, сестра отца Сарытовой, пожилая женщина.

Степан Григорьевич Баркалов, управляющий имением Сарытовой, молодой человек.

Гурьевна, уездная сваха и комиссионер, переносчица вестей и попрошайка.

Марья, горничная Сарытовой.

Действие происходит в имении сестер Сарытовой.

Сад. С правой стороны (от актеров) видна часть большого помещичьего дома, выход в сад из нижнего этажа через стеклянную дверь с одним приступком. Перед домом площадка, которая ограждена редкими решетками из вьющихся растений с большим полукруглым навесом над площадкой. Решетка доходит до половины сцены. На площадке садовая мебель: скамья, кресла и столики. Налево густой сад; в глубине, в левом углу, выдается часть флигеля, от которого идет через всю сцену садовая изгородь, с калиткой посредине.

Гурьевна и Марья.

Марья. Так-таки и отнял?

Гурьевна. Отнял… вырвал из рук и шабаш.

Марья. Какую волю забрал!

Гурьевна. Да уж сокол — нечего сказать!

Марья. Жаль даже глядеть на барышню, как она мучится!

Гурьевна. Да что уж! Сладко ли!

Марья. Барышни ехали из пансиона, думали, что сестрица так им на шею и бросится, думали царствовать здесь по-старому, ан теперь вон что в доме-то!

Гурьевна. А что же прежде-то было?

Марья. Да помилуйте! Серафима Давыдовна в них души не чаяли. Ведь уж до чего! Одевать их, бывало, никому не позволяют, сами на них чулки надевали! Как, говорит, хотите, да как прикажете; вы, говорит, здесь хозяйки, а я ваша экономка!

Гурьевна. Да, да, да! Ну как же, помню!

Марья. Так как это имение молодых барышень, а у Серафимы Давыдовны хоть и есть свое небольшое, только хозяйничать там не у чего!

Гурьевна. Да знаю, знаю!

Марья. Так вот и судите! Барышня Настасья Давыдовна сказывали: я, говорит, из пансиона-то как на крыльях летела, думала, маменька мне так на шею и бросится, так и замрет от чувств, а на место того выговор получила.

Гурьевна. За что же выговор?

Марья. Серафима Давыдовна желали, чтобы барышни на вакансию не приезжали и еще на год в пансионе остались, чтобы тверже всякие науки знать, а они не послушались и приехали.

Гурьевна. А Ольга Давыдовна что ж дома не живет?

Марья. Оне у тетеньки у Прасковьи Антоновны гостят. Серафима Давыдовна желают, чтоб оне там подольше погостили, так как у них дом богатый и приезд большой, так чтоб обращению занимались.

Гурьевна. А не проще ли сказать, моя милая, что для простору их спроваживали из дому, чтоб на глазах не вертелись — тоже, чай, стыд-то ведь есть!

Марья. Ну, уж мы про это рассуждать не можем. Вон Настасья Давыдовна идут. (Уходит.)

Гурьевна и Настя (входит).

Гурьевна. Барышня, ведь беда!

Настя. Что такое?

Гурьевна. Вырвал из рук письмо-то ваше! Каково это вам покажется?

Настя. Кто вырвал, кто?

Гурьевна. Кому ж, кроме его! Все он же, управляющий ваш! Иду я, рот-то разинула, а письмо в руках держу, вдруг, откуда он ни возьмись, налетел, да и цап из рук! Вырвал, прочитал, да и заливается-смеется, так и заливается.

Настя (сквозь слезы). Ах, отвратительный!

Гурьевна. Как я теперь Серафиме Давыдовне покажусь? Ну, нажила я с вами хлопот, барышня! Вон он идет! Уйти от греха! (Уходит.)

Настя. Обида невыносимая! Долго ли ж это будет продолжаться! Ну, да пускай читает, я его расписала там отлично; пускай он узнает, как я о нем думаю.

Настя и Баркалов (входит).