– Ты обязан извиниться перед мистером Самуэльсоном. Сейчас же пойди к нему и скажи, что тебе стыдно и ты больше не будешь. Ну, давай. Иначе мы останемся без завтрака.

Чейз отшатнулся, не желая принимать собачьих извинений, и она поперхнулась смешком.

– Нет, что ты, - сказал он, следя, как пес с довольным видом спешит к нему.
– Это совсем не обязательно. Я уже не сержусь.
– Чейз умоляюще обернулся к Карли.
– Убери его, Карли, пожалуйста.

– Ни за что, - сурово отозвалась она.
– Он должен получить урок.

Но не выдержала и снова расхохоталась, когда ее пес фунтов под восемьдесят весом закинул огромные передние лапы Чейзу на плечи и принялся с энтузиазмом лизать темное от утренней щетины лицо.

– Карли!

Он пытался увернуться от собаки, но Джексона, если он что-нибудь решил, удержать было невозможно. Карли наконец сжалилась над Чейзом и протянула бисквит, чтобы отвлечь пса от его нового друга. Джексон проглотил бисквит и растянулся у костра в ожидании завтрака.

Чейз схватил влажное полотенце и яростно вытер лицо.

– Ф-фу! Собачьи микробы, - простонал он, в точности как Люси из комиксов Чарли Брауна.

– Чем ты недоволен, Чейз?
– не унималась Карли.
– Это ж всего-навсего теплый утренний поцелуйчик.

Он замахнулся на нее полотенцем - совсем как в детстве, когда оставался у них на ночь и Бетси заставляла мальчиков помогать ей на кухне с мытьем посуды.

Давнишний рефлекс сработал, Карли поймала другой конец полотенца и тут же коротко вскрикнула. Чейз дернул на себя полотенце - и ее вместе с ним.

– Я жду таких же извинений от леди, которая науськала на меня это исчадие ада.

Его руки обвились вокруг нее, и Карли, вопреки всякому благоразумию, прильнула к нему. Удивляясь собственной смелости, подняла к нему лицо и тихонько поцеловала в щеку, такую восхитительно колючую под ее губами.

– Простите, сэр, - выдохнула она.
– Мне очень жаль, что вы так плохо держитесь на ногах.

– Особенно когда ты рядом, - пробормотал он перед тем, как вернуть ей поцелуй.

Такой, какого она ожидала вчера… даже лучше. Тлевшая с прошлого вечера страсть мгновенно вспыхнула ярким пламенем, как угольки от порыва сильного ветра. Стискивая сильными пальцами ее затылок, он держал ее в плену своих объятий, но Карли готова была всю жизнь провести добровольной пленницей, лишь бы ощущать на своих губах волшебную мелодию его губ, их ласку и силу, их негу и жар, от которых у нее самой подкашивались колени.

Мир вокруг них по-прежнему существовал: трещали ветки в костре, и птицы будили горы утренними песнями. Но для нее остался только Чейз, только звуки их учащенного дыхания, только почти невыносимое биение сердца.

Она полюбила его много лет назад, но была слишком мала тогда, чтобы хотя бы догадываться, какой страстью могут пылать двое любящих людей, какая жгучая физическая мука может унести все мысли, оставив лишь желание близости с одним-единственным мужчиной. Ничто в ее жизни не подготовило ее к этой дрожи и горячему спазму в самой глубине тела. Она не смогла бы найти названия охватившим ее чувствам, которые одновременно приводили в восторг и ужасали. Собрав остатки воли, она отстранилась, как зачарованная впитывая брызжущую из его глаз страсть.

Ей даже удалось улыбнуться дрожащими губами - для того, чтобы он понял, что это не отказ с ее стороны; просто ей нужно время привыкнуть к новой для нее, неизведанной стихии чувств.

Кажется, он понял ее без слов. Несколько минут спустя она была вознаграждена ответной улыбкой:

– Я бы и рад провести так все утро, - сказал Чейз, - но, думаю, нам все же пора отправляться. У нас нелегкий путь впереди, если ты хочешь к ночи быть у водопада Митчелла.

Карли кивнула, уже от души жалея, что остановила его.

Чейз твердо решил преградить путь слишком радужным надеждам.

С каждым часом пути холодность Карли по отношению к нему таяла, и вскоре она уже хохотала и подшучивала над ним, восторженно делилась радостью открытия, увидев особенно красивый утес среди скал, которые становились все суровее, или особенно причудливое дерево, которые росли все реже, чем выше в горы они поднимались. Она вела себя так, словно годы ледяного молчания были не больше, чем мимолетным приступом раздражения.