28 июня севернее Волковыска к реке Россь вышли остатки 35-го танкового полка 6-й кавдивизии, которые вел зам. командира по политчасти. Накануне на узкой лесной дороге колонна техники полка была атакована авиацией противника, в ходе ожесточенной бомбежки была уничтожена почти вся оставшаяся матчасть — осталось три БТ-5 и два БА-10. После форсирования противником Немана у Лунны и Мостов на Росси уже был выставлен прочный заслон, и попытка с ходу прорваться на восток не удалась. В бою были сожжены оставшиеся танки и бронемашины. БА, в экипаже которой служил В. С. Финогенов, первоначально лишилась только хода, но не горела. Экипаж продолжал вести огонь из пушки и пулеметов и покинул ее только тогда, когда очередной снаряд пробил бензобак. Бывший командир взвода командиров машин полковой школы старшина Ф. А. Рекуха писал, что и боевая машина замполита получила прямое попадание снаряда. Успели вытащить лишь механика-водителя Дьякова с оторванными выше колен ногами, а батальонный комиссар М. Гуревич и башенный стрелок сгорели. О судьбе командира 35-го ТП полковника Тяпугина установить ничего не удалось. Лишь тот же Рекуха написал загадочную фразу: «С ним 23–24 июня произошел довольно странный и неприятный казус, что в дальнейшем привело к трагическим результатам» [462] .

48-й Кубанский кавалерийский полк той же дивизии, отходя южнее Зельвы, то есть по южной оконечности кольца окружения, также был встречен организованным заслоном и понес большие потери в людском и конском составе. Курсант полковой школы Г. Т. Косов находился при комполка Алексееве в качестве посыльного. Он вспоминал, что к этому времени штаб дивизии и штабы полков были лишены средств связи, на исходе были боеприпасы и провиант. Косов считал, что они нарвались на десантников, которые подпустили их поближе, а затем открыли убийственно точный перекрестный огонь из ручного оружия и пулеметов. Это было страшное зрелище: десятки людей падали замертво, а их крики заглушало дикое ржание искалеченных коней. Косов писал: «Конь мой упал убитым, несколько минут рядом с конем лежал и я. Потом по-пластунски я пополз по высокой ржи в сторону оврага, где меня встретил мой командир взвода, осмотрел меня, дал еще двух человек и дал боевое задание: „Зайти в тыл противника и уничтожить его“» [463] . Среди густого кустарника протекала мелкая речушка, по ней кубанцы прошли вперед и вскоре увидели стоящий на открытом месте католический храм, с колокольни которого велся обстрел. Оставив лошадей в укрытом месте, двое кавалеристов броском преодолели опасное место и оказались под его стенами. Г. Т. Косов забросил гранату РГД в оконный проем на втором или третьем этаже, как оказалось, удачно — обстрел сразу же прекратился. Осмотрев здание, они обнаружили двух мертвых и двух тяжело раненных немцев, забрали два автомата с запасными магазинами и вернулись назад, к своим лошадям, которых держал третий красноармеец. В этот момент к северо-западу от храма взлетела вверх серия красных ракет, после чего по нему был открыт артиллерийский огонь, непонятно было, правда, кто стрелял: свои или чужие. В храм попало несколько снарядов, и вскоре он был объят пламенем. Под продолжавшимся обстрелом Косов и его товарищи покинули это место, название которого осталось для них неизвестным.

Справка. Эпизод удалось идентифицировать. Южнее Зельвы есть деревня Ивашковичи, на въезде в нее на высоком холме стоит остов сгоревшего во время войны храма. С южной стороны этого холма в Зельвянку впадает небольшая речушка. А с западной стороны — практически голые поля. Местные жители рассказывали о большом числе погибших там советских воинов-кавалеристов и подтвердили, что храм сгорел именно в войну. Еще южнее Ивашковичей находится деревня Кошели, где в 1941 г. был мост через Зельвянку и дорога на деревню Клепачи. Там же, относительно неподалеку, и деревня Горно, где после войны нашли Знамя 144-го кавполка, и место, где в 2004 г. на берегу Зельвянки нашли сейф с документами одной из частей 204-й МД 11-го мехкорпуса.

В течение дня 28 июня штаб и два полка 36-й кавдивизии вместе со сводным стрелковым батальоном продвигались в юго-восточном направлении, огибая Слоним. Шли медленно (тормозила пехота), под непрерывными налетами вражеской авиации. К исходу дня, находясь на подходе к станции Лесная, в 20 км юго-западнее Барановичей, вновь натолкнулись на противника, который занял оборону, преграждая путь отступавшим с северо-запада советским войскам. Совместными усилиями отряда 36-й КД и подошедших сюда же отдельных подразделений из состава частей 27-й стрелковой дивизии немцы были сбиты с позиций и бежали в направлении Лесной. Полки дивизии в конном строю рванулись в атаку, но неожиданно для себя врезались в колонну вражеской мотопехоты, которая на автомашинах двигалась от Слонима на Барановичи. Конникам повезло: прежде чем немцы успели спешиться и выстроить боевой порядок, они обстреляли их пулеметным огнем с тачанок, пересекли шоссе и ушли на юг, в сторону деревни Утес. Предстояло пересечь шоссе Брест — Слуцк, а за ним уже начиналась глухомань лесов и болот Полесья. Пока нет сведений, как сложилась дальнейшая судьба этого отряда. Командиры 42-го и 102-го кавполков Иогансен и Похибенко попали в плен, замполит 102-го батальонный комиссар М. Т. Магась застрелился. Впоследствии майор С. А. Иогансен бежал и партизанил, как и майор П. В. Яхонтов, подполковник И. К. Похибенко погиб в концлагере.

По южному берегу Немана в общем направлении на треугольник Барановичи — Столбцы — Новогрудок отходили многотысячные колонны из состава разных частей 3-й армии и конно-механизированной группы. Из-за отсутствия единого командования и элементарной организации дорожной службы продвижение на восток часто носило хаотический характер, когда «дикие колонны» могли перемещаться в полосах отступления попеременно то одной, то другой армий. А. Г. Баженов из батальона связи 33-й танковой дивизии вспоминал: «В конце июня мы в лесу [в районе] Волковыска вышли к 10-й армии, которая была в обороне. Там был командир генерал-майор, и я с красноармейцами обратился к нему, объяснил, откуда мы, и просил его принять в свою армию. Он ответил: „Ваша дивизия находится в районе Пески, надо их искать“. Но товарищ генерал нас накормил и сказал куда идти, и дал продуктов на 2 суток, и еще пояснил: идти вернее на Барановичи, там разбитые немцами части формирует маршал Кулик» [464] . Или вот такая зарисовка: «На одной из опушек леса по пути следования увидели внушительную колонну новеньких танков Т-34 и развалившихся вокруг них на земле танкистов. Оказалось, что они уже несколько дней стоят без горючего, когда вокруг земля горит, нуждается в поддержке пехота. С наступлением сумерек приблизились к окрестностям Слонима, где недавно гремел бой. Здесь мы впервые увидели горящие немецкие танки. Их было много — хорошая работа наших родненьких бойцов. Дальше нам приказали двигаться на север, к городу Лида. Переправы через реку Щара уже заняты противником. Продолжаем движение вдоль левого берега реки по следам наших. На реке обнаруживаем разрушенный авиацией плавающий понтонный мост. По разбитой машинами колее приближаемся к реке. Внезапно справа, из-за леса, на бреющем полете появились самолеты и сбросили бомбы. Взрывной волной подбросило автомобиль и опрокинуло. Все солдаты оказались придавленными к земле грузом и автомобилем» [465] .

Наиболее организованными среди этих колонн были отряды во главе с генералом И. С. Никитиным (управление 6-го кавкорпуса и часть 36-й кавалерийской дивизии) и сводные группы дивизий 11-го мехкорпуса. Они прорывали выставляемые на их пути немецкие заслоны, оставляли на путях отхода небольшие отряды прикрытия и отходили к следующему рубежу. Вместе со штабом кавкорпуса находился командующий КМГ генерал Болдин, который за время боев под Гродно так и не сумел наладить взаимодействие с корпусом Мостовенко. В мехкорпусе Хацкилевича Болдин не остался, и это спасло ему жизнь. Е. С. Крицин, адъютант И. В. Болдина, вспоминал: «Кулик уехал, а Болдин остался и, получив приказ об отходе, был до последнего впереди. Собирал войска, приводил их в порядок и делал прорыв с боем на Пески. Останавливал на танке войска. Соберет тысячи две и ставит задачу на прорыв». Но прежде чем достичь Песков, 11-му корпусу пришлось выдержать тяжелый бой, прорываясь сквозь заслон на реке Россь. Принеманская низменность изобилует реками и речушками с заболоченными берегами, поэтому отступать здесь, буквально таща на себе тяжелую боевую технику, невероятно тяжело.

Вследствие несогласованности действий с командованием частей, стремившихся пробиться через Зельвянку на Слоним, после прохождения арьергарда мост был уничтожен, что не оставило шансов остальным. Когда с юга к Пескам подошли советские войска, которым не удалось форсировать Зельвянку, они увидели лишь торчащие из воды обломки. Командир 11-го МК Д. К. Мостовенко в своих воспоминаниях отмечал: «При отходе деревянный мост у Лунно сожгли, а металлический мосту Песок взорвали» [466] . Ситуация в районе Песков по результатам воздушной разведки представлялась германскому командованию следующим образом: 12:35: Пески — у взорванного моста скопление живой силы и примерно 100 единиц техники; 12:55: Дворек — у моста скопление живой силы и 30 единиц техники; 13:05: Пески — с южного направления к временному, возможно понтонному, мосту движение 30 крытых конных повозок и техники; 13:20: Старина (12 км к западу от Песок) — 30 единиц техники и примерно 100 всадников. 13:40: 2,5 км северо-восточнее Старины — артиллерийская часть в походном положении.

Пройдя Пески, мехкорпус направился далее на восток, где ему предстояло переправиться через Щару; в авангард был выдвинут 57-й полк майора Черяпкина. Юго-восточнее Мостов, в деревне Новая Воля, на Щаре был Обнаружен исправный мост, охраняемый противником силой до батальона и с противотанковыми орудиями. Командир 29-й танковой дивизии полковник П. Н. Студнев приказал майору подготовить к бою 20 танков, для чего слить горючее с других машин, перегрузить боеприпасы и укомплектовать экипажи. Танкисты плакали, не хотели уничтожать технику своими руками, просили других. Скомплектовали две роты по 9 танков; 8 машин заняли позиции и открыли огонь по восточному берегу, 10 машин во главе с майором Черяпкиным рванулись через мост. Немцы оказали ожесточенное сопротивление, но их оборона была прорвана, а переправа захвачена. Когда танк командира полка прошел через мост, тот приказал механику-водителю повернуть вправо, на высоту, чтобы использовать ее как наблюдательный пункт и лучше управлять боем. Однако что-то заклинило в КПП, водитель не смог переключить скорость, и танк остановился. Кроме майора, в танке были замполит Третьяков и начальник связи. У моста горели постройки, шла беспорядочная стрельба. В башню Т-26 попал снаряд. В ней по периметру были отверстия для стрельбы из револьверов, которые закрывались толстыми стальными пробками. Кусок пробки ударил И. Г. Черяпкина по затылку и оглушил, от сотрясения открылся башенный люк. Батальонный комиссар Третьяков вылез из танка и сказал, что командир убит, но начальник связи и водитель вытащили его, обнаружили, что тот жив, и оказали помощь. Много лет спустя бывший начштаба дивизии Н. М. Каланчук написал Черяпкину, что полковник Студнев приказал за бой на Щаре представить его к ордену Ленина, но все документы штаба пропали. Пока водитель и связист приводили своего командира в чувство, остальные танки прорвались далеко вперед. Сколотив небольшую группу военнослужащих, майор И. Г. Черяпкин повел ее к Минску; когда достигли цели, оказалось, что он уже давно занят противником. Вместе с Черяпкиным были начальник химслужбы дивизии майор Я. Г. Егоров, командир 29-го ГАП майор Шомполов (Каланчук считал, что он пропал без вести при форсировании Щары), командир 29-го мотострелкового полка майор А. К. Храбрый и другие. Осенью они примкнули к группе генерал-майора Ф. А. Бакунина, 61-й стрелковый корпус которого оборонял Могилев; 22 ноября перешли линию фронта, но не все — майор Егоров по сей день числится пропавшим без вести.