Боже милостивый! Соображает ли Джонсон, что затеял? Ругаясь про себя, Питер помчался, чтобы перехватить их.

Услышав стук копыт, Джонсон обернулся и тут же сказал:

— Нам лучше остановиться, ваша светлость. Хозяин сзади за нами скачет.

Пенелопа проглотила возражение, недостойное ее светлости, которое чуть не сорвалось с языка, а просто сказала:

— Очень хорошо. Возможно, он решил составить нам компанию.

Джонсон видел взгляд графа, и у него таких предположений возникнуть не могло. Конюх подавленно размышлял, как это он позволил своей хозяйке подбить его на такую глупость и станет ли хозяин слушать оправдания.

Пенелопа, напротив, оставалась совершенно спокойной. Она решила дать достойный отпор. В конце концов, он не говорил, что она не имеет права оседлать одну из его лошадей. Но тут ей пришло в голову, что Джонсону от этого не будет легче.

— Не волнуйся, Джонсон. Я скажу его светлости, что тебе эта идея не понравилась, — поспешила успокоить она.

— Спасибо, миледи.

Питер осадил свою кобылу возле жены и ее спутника и смотрел на них.

— Как вы думаете, что вы делаете?!

Старший конюх сразу сник от гнева в голосе хозяина, а Пенелопа повернулась к нему, вскинула голову и мило ответила:

— Катаемся, милорд. Не составите ли мне компанию?

— Я не думаю, что верховая езда безопасна для вас, миледи, — произнес Дарлстон зло. — Вы сделали бы мне одолжение, если бы вернулись в конюшню. И немедленно. Что же до тебя, Джонсон, ты, должно быть, потерял рассудок.

Пенелопа снисходительно фыркнула:

— Милорд, я езжу верхом с раннего детства. Если мои родители не сочли нужным запрещать мне езду, когда я потеряла зрение, то не вижу причин для вашего беспокойства о моей безопасности. Джонсон просто подчинился моему приказу, оседлал подходящую лошадь и сопровождал меня. Вы не говорили ему, что этого делать нельзя, поэтому вам не за что его винить.

Питер на мгновение растерялся, не в состоянии придумать простой ответ, который не шокировал бы его слугу, потом коротко сказал:

— Меняемся лошадьми, Джонсон. Гризельда излишне ретива, чтобы вести за собой другую лошадь. Я покатаюсь с вашей хозяйкой. — С этими словами он спешился.

Джонсон подчинился и передал поводья своей спокойной клячи графу, который легко вскочил в седло и взял уздечку ведомой лошади.

— Можешь возвращаться на конюшню, — кивнул он Джонсону.

Джонсон уехал, оставив графа и нераскаявшуюся графиню один на один. Питер глубоко вздохнул:

— Можем ехать, миледи?

— Конечно, милорд.

Питер повел свою клячу рысцой, наблюдая, как уверенно сидит его жена на старом охотнике.

— В другой раз, леди Дарлстон, я просил бы вас вначале посоветоваться со мной, прежде чем ссорить моих домочадцев.

Нетрудно было заметить старательно скрываемое бешенство в его спокойном голосе.

— В самом деле, милорд? Представить не могу, почему вы заботитесь, как я провожу время. Я же не вынуждаю вас тратить свое время попусту.

— Вы моя жена! Естественно, я беспокоюсь о вашей безопасности, — зло фыркнул он.

— О! Я не подумала, что вас это может хоть как-то интересовать.

Его уязвила ее спокойная отчужденность. Он решил, что спорить дальше нет никакого смысла. Ясно же, что Пенелопа способна управлять лошадью и он остается в дураках.

— Верите вы или нет, но я заинтересован, чтобы вы были здоровы.

— Как вы добры, милорд. Однако я бы просила, чтобы вы не утруждали себя со мной. Мне намного приятнее скакать с Джонсоном. У вас, должно быть, уйма дел по поместью, и они занимают все ваше время.

Голос ее был безразличным, но безразличной она себя не чувствовала. Сама мысль, что он воспринимает время, проведенное с ней, как неприятную обязанность, уязвляла ее гордость невыносимо.

Питер быстро понял, что обижает ее, и сразу изменил тему разговора:

— Как вам походка Нерона, Пенелопа?

— Отличная, милорд.

Он поморщился от формальности ее ответа, но удержался от комментариев. В конце концов, сам начал этот разговор.

— Джонсон говорил мне, что Нерон уже практически не у дел, но он самый надежный из всех лошадей в конюшне, — решила продолжить разговор Пенелопа.

— Да, пожалуй, — согласился Питер, с любовью глядя на своего старого друга. — Я скакал на нем у Ватерлоо. Если бы не он да Джордж Кастер, меня убили бы.

Он помолчал, заново переживая сражение, погрузившись в клубы дыма, рев орудий, крики умирающих людей и лошадей. Потом помотал головой, чтобы стряхнуть адское видение.

— Что с вами, Питер?

Ее кроткий голос вернул его к действительности. Что-то в его голосе сказало ей, что ужас, который он пережил в тот день, не оставит его никогда. Через минуту он продолжил: