терпимости и разнообразия вер.

Использование славянизмов (атрибутов высокого "штиля") для жанра торжественной оды вполне оправданно и понятно. Заслуживает внимания другое нарочитое использование автором-евреем ветхозаветной образности (царь Соломон, библейский патриарх Иосиф). Как заметил филолог О.А. Проскурин, "во всех основных европейских языках...само название еврейства как бы свидетельствовало о свершившемся отделении современного еврейства (несущего на себе "печать проклятия") от древнейшего, библейского бытия".

Для Неваховича, озабоченного бесправным положением своих соплеменников, важно снять с них эту "печать проклятия". Потому, употребляя библеизмы, он обозначает тем самым духовную связь и преемственность нынешних иудеев с пророками и мыслителями далекого прошлого. Слово "еврей" ассоциируется с Библией, и когда Невахович указывает: "Сочинил по-еврейски...Еврей Лейба Невахович", он словно подчеркивает, что произведение свое написал представитель б-гоизбранного народа на языке Священной книги. К слову, не только Невахович, но и другие борцы за права евреев прибегали к сравнениям бытия иудеев с их древними праотцами.

В 1802 году в Петербурге начинает свою деятельность Комитет по благоустройству евреев (так называемый Еврейский комитет), в коем в качестве помощника принял участие и Невахович: он консультировал иудеев-членов Комитета Ноткина и Перетца. Именно в связи с работой Комитета Лейба выпускает в свет свою книгу "Вопль дщери иудейской" (Cпб., 1803) с посвящением министру внутренних дел В.П. Кочубею - аллегорическое изображение положения евреев в России начала XIX века. В 1804 году книга в переработанном виде выходит на иврите в Шклове (там была типография с древнееврейскими литерами) под заглавием "Кол Шават бат Иегуда" с посвящениями "защитнику своего народа" Ноткину и "коммерции советнику" Перетцу.

"Вопль дщери иудейской" - первое в российской словесности произведение еврея на русском языке. И символично, что появилось оно в то время, когда, возвысив голос в защиту своего человеческого достоинства, представители русского еврейства доказали право своего народа на гражданские свободы. А потому- то был вопль не только дочери, но и всех российских иудеев, униженных и экономически, и нравственно. И унижение нравственное для автора тягостнее реальных последствий общественного остракизма. Невахович обнажает душевные раны евреев. "Быть презренным - сего не довольно! - пишет он, - О, мучение, превосходящее всякую горесть на свете! О, мучение, меры которого ни один смертный изъяснить не может! Если бы громы, ветры, бури и шумное треволнение океана, смешиваясь с воплем человека презренного, составили единый глас: то разве бы тогда такой ужасный вопль мог выразить великость страдания оного!".

Обладая боевым темпераментом, автор в порыве бурного возмущения гневно обличает извечную заскорузлую ненависть к евреям: "Веки - народы обвиняют Иудеев... то обвиняют их в чародействе, то в неверии, то в суеверии...Веки еще не успели открыть тщеты умыслов против них, как уже наступали новые. Подобно звеньям неразрывной цепи соединены оные к утеснению только сего народа, подобно жребием своим несчастному сыну, страждущему среди семейства ненавидящего его. Братья его толкуют все его поступки в худую сторону, и, если когда открывается пред ними его невиновность, то они, как бы стыдясь прежних своих ошибок, стараются навлечь на страдальца новые обвинения, дабы продолжать его мучения и заглушать укоризны совести".

Писатель апеллирует к чувствам добрых христиан, живущих бок о бок с евреями: "О, христиане, славящиеся кротостью и милосердием, обратите к нам нежные сердца ваши!..Ах, христиане!...Вы ищете в человеке Иудея, нет, ищите лучше в Иудее человека, и вы без сомнения его найдете. Примечайте только...Клянусь, что Иудей, сохраняющий чистым образом свою религию, не может быть злым человеком, ниже худым гражданином!!!". Свои мысли и чувства он от имени дщери иудейской адресует непосредственно к россиянам: "Возлюбленные Россияне! - К вам преимущественно обращаюсь; пред вами осмеливаюсь отверсти уста мои; пред вами, снисходительные и непоставляющие себе за стыд быть собеседниками с несчастною дщерию Израиля, не взирая на то, что я другого племени, закона и униженного жребия...Пред вами изливаю я сердце мое. Так; - находясь в бездне ничтожества, я видела благодетельного сына вечности, протекший 18 век, век человеколюбия, век терпимости, век кротости..., век беспримерный в Истории, век, который возвел Россию на вышнюю степень благополучия, - Россию, которою я принята как дщерь".

И Невахович настоятельно подчеркивал, что был сыном своего отечества, считал себя русским Моисеева закона. "Любовь к Государю и Отечеству, восхищение о нынешних просвещенных временах, удовольствие и некоторый род любочестия и гордыни, что могу наименовать Россиян соотчичами, и соболезнование, снедающее мою душу в рассуждении моих соплеменников - вот изображение духа, который водит здесь слабым пером моим," - пишет он в предисловии "От сочинителя". Историк Ю.И. Гессен говорит в этой связи о своего рода двойственности нашего героя; о том, что, выразив соболезнование своим единоверцам, он тут же изливает любовь и привязанность к сынам "народа знаменитого, народа великого", часто столь нетерпимого к евреям. Однако никакого противоречия здесь нет. Действительно, его любовь к русским по своей силе не уступала, если не превышала, его привязанности к родному племени. Касательно же распространенных у русских антисемитских настроений, цель Неваховича как раз и состояла в том, чтобы умножить число сторонников евреев мысль утопическая, но какое творчество обходится без утопии?!

Английский историк Дж. Клир говорит о непосредственном влиянии на это произведение идей Хаскалы, французской просветительской мысли XVIII века, теорий Дж.Локка и т.д. Он указывает и на свойственный повествованию "сентиментальный стиль". А американский исследователь Д.Шифман усматривает здесь воздействие сочинений зачинателя русского сентиментализма Н.М. Карамзина. В самом деле, Невахович апеллирует здесь не столько к разуму, сколько к чувству, сердцу (он часто употребляет это слово!) "соотчичей", т.е. соотечественников. Близко было писателю-иудею и сочувственное изображение его единоверцев, представленное Карамзиным в "Письмах русского путешественника".