— Лекарство до сих пор поддерживало ее жизнь. Почему же оно не может помогать ей постоянно.

— Она уже старая. Люди изнашиваются, теряют силы.

— Ну что ж, я просто хотела сказать, что не люблю, чтобы вокруг меня умирали люди. Почему она не Может уехать обратно в Венецию? Зачем нам трупы?

— Флора! Я думала, ты ненавидишь тетю Тэймсон.

— Да, ненавижу, ненавижу!

Флора начала стучать кулаками по подлокотникам своего кресла. Она была явно на грани истерики. Лавиния встала.

— Мы сегодня утром слишком много потрудились Ты устала. Я позвоню, пусть Джозеф отнесет тебя наверх.

— Я не хочу наверх. Я хочу показать вам мой синий сад.

— Сегодня, но чуть позже, детка.

— Нет, тогда, может, дождь пойдет. Все цветы завянут и будут испорчены. Я хочу показать вам головку ребенка.

Речи Флоры иной раз становились до такой степени болезненно-причудливыми, что Лавиния внимательно посмотрела на нее:

— Головку ребенка?

Флора лукаво улыбнулась, решив, что ей удалось добиться своего:

— Да. Она вам понравится. Она улыбается, хотя и сломана.

Видимо, от Лавинии ожидалось, что она усмотрит и в этом ребенке с его сломанным телом такое же благородное мужество. Но она отказалась попасться на эту удочку, и решительно дернула веревку звонка.

— Я сказала: сегодня, но попозже. Я пойду с тобой наверх, чтобы помассировать твои ноги. Мы будем этим заниматься по полчаса ежедневно. После этого подадут завтрак, у тебя в комнате, а затем ты должна отдохнуть.

Флора бросила на нее яростный взгляд:

— Мисс Херст, вы должны делать то, что велю я! Я именно для этого и заставила папу вас нанять. Вы должны...

— Разве я кажусь тебе такой слабой? Пошли-ка. Джозеф пришел. — Лавиния повернулась к молодому высокому лакею. — Джозеф, доставьте мисс Флору в ее комнату. Она будет отдыхать. Если она станет сопротивляться, не обращайте внимания. Просто она слишком устала.

Джозеф широко улыбнулся. Его молодые блестящие глаза с восхищением смотрели на Лавинию.

— Я справлюсь, мисс.

Сначала у Флоры был такой вид, словно она сейчас закричит, но потом она передумала и как-то вся обмякла. Она оставалась такой и когда Джозеф, уложив ее на кровать, ушел. Лавиния сняла с нее башмаки и чулки и начала растирать ее жалкие тонкие ноги, Флора процедила сквозь зубы:

— Я в вас ошиблась, мисс Херст. Вы хуже мисс Браун. Я скажу папе, чтобы он вас уволил.

— Когда я так делаю, больно? — с чисто медицинам интересом осведомилась Лавиния, занятая своим делом.

— Да, больно.

— Ты можешь шевелить пальцами ног?

— Вы знаете, что нет. Я уже тысяче докторов говорила, что не могу.

— И все-таки попытайся.

Худое тельце Флоры напряглось. Подол клетчатого платья взлетел вверх, прикрыв лицо. Ее ступни, ступни ребенка, такие маленькие и узкие, оставались безжизненными. Будут ли они когда-нибудь в состоянии снова носить это хрупкое тело?

— Ты будешь ежедневно пытаться это сделать, — спокойно произнесла Лавиния. — И в один прекрасный день все получится. У тебя есть розовое платье?

Неожиданность вопроса заставила Флору ответить вежливо:

— Нет. Мама говорит, что мне нельзя носить розовое. Я слишком бледная.

— Я думаю, тебе бы пошло. Ну, скажем, белый муслин, а на этом фоне — светло-красные розы и розовый шарф. Я поговорю с твоей матерью.

— Она не обратит никакого внимания. Она меня ненавидит. Она считает, что я никогда не выйду замуж и буду вечно висеть у нее на шее.

— Конечно, ты не найдешь себе мужа, если всякий раз, когда я захочу укрепить твои ноги, ты станешь поднимать такой шум.

Наступило продолжительное молчание. Наконец Флора едва слышно пробормотала:

— А будет ли какая-нибудь польза, если я стану за нее молиться?

— За леди Тэймсон? Конечно, будет. Ты можешь молиться о том, чтобы Бог ниспослал ей мужество, да и тебе тоже.

— Вы тоже просите Бога об этом?

— Да.

— Потому что у вас нет мужа?

— По многим причинам.

— Вы всерьез говорили про розовое платье?

— Конечно.

— Но розовое платье не помешает людям вокруг меня умирать. Не так ли?