Льюис Клайв Стейплз
Шрифт:
[ 538 ] “You’re just like the Witch,” said Polly. “All you think of is killing things.”
[ 539 ] “And then as regards oneself,” Uncle Andrew continued, in a happy dream. “There’s no knowing how long I might live if I settled here. And that’s a big consideration when a fellow has turned sixty. I shouldn’t be surprised if I never grew a day older in this country! Stupendous! The land of youth!”
[ 540 ] “Oh!” cried Digory. “The land of youth! Do you think it really is?” For of course he remembered what Aunt Letty had said to the lady who brought the grapes, and that sweet hope rushed back upon him. “Uncle Andrew”, he said, “do you think there’s anything here that would cure Mother?”
538
– Вы совсем как та ведьма, – сказала Полли. – Вам бы только убивать.
539
– Что же касается лично меня, – продолжал мечтать Эндрью, – подумать только, до каких лет я тут могу дожить! В шестьдесят лет об этом приходится думать! Потрясающе! Край вечной юности!
540
– Ой! – вскрикнул Дигори. – Край вечной юности? Вы и вправду так думаете? – Конечно же, он вспомнил тетин разговор с гостьей, которая принесла виноград, и его снова охватила надежда.
– Дядя Эндрью, – сказал он, – а вдруг здесь действительно найдется что-то такое, чтобы мама выздоровела?
– О чем ты? – удивился дядя. Это же не аптека. Однако, как я только что сказал…
“What are you talking about?” said Uncle Andrew. “This isn’t a chemist’s shop. But as I was saying—”
[ 541 ] “You don’t care twopence about her,” said Digory savagely. “I thought you might; after all, she’s your sister as well as my Mother. Well, no matter. I’m jolly well going to ask the Lion himself if he can help me.” And he turned and walked briskly away. Polly waited for a moment and then went after him.
[ 542 ] “Here! Stop! Come back! The boy’s gone mad,” said Uncle Andrew. He followed the children at a cautious distance behind; for he didn’t want to get too far away from the green rings or too near the Lion.
541
– Вам начихать на маму, – возмутился Дигори. – Я-то думал… я думал, она же вам сестра, она не только мне мама… Ладно. Раз так, то я пойду к самому льву. И спрошу его. – Повернувшись, он быстро зашагал прочь. Полли, чуть помешкав, отправилась вслед за мальчиком.
542
– Эй, стой! Вернись! Мальчишка сошел с ума, – заключил дядюшка. Подумав, он тоже пошел за детьми, хотя и на приличном расстоянии. Ведь кольца, как-никак, оставались у них.
[ 543 ] In a few minutes Digory came to the edge of the wood and there he stopped. The Lion was singing still. But now the song had once more changed. It was more like what we should call a tune, but it was also far wilder. It made you want to run and jump and climb. It made you want to shout. It made you want to rush at other people and either hug them or fight them. It made Digory hot and red in the face. It had some effect on Uncle Andrew, for Digory could hear him saying, “A spirited gel, sir. It’s a pity about her temper, but a dem fine woman all the same, a dem fine woman.” But what the song did to the two humans was nothing compared with what it was doing to the country.
543
Через несколько минут Дигори уже стоял на опушке леса. Лев все еще продолжал свою песню, но она снова изменилась. В ней появилось то, что можно бы назвать мелодией, но при этом сама песня стала куда безудержней, под нее хотелось бежать, прыгать, куда-то карабкаться, громко кричать. Дигори, слушая, разгорячился и покраснел – его одолевало желание бежать к людям, и не то обниматься с ними, не то драться. Песня подействовала даже на дядюшку Эндрью, потому что Дигори услыхал его бормотание: «Одухотворенная девица, да. Жаль, что столь невоздержанного нрава, но прекрасная женщина несмотря ни на что, прекрасная». Но куда сильнее, чем на двух людей, подействовала песня на новорожденный мир перед ними.
[ 544 ] Can you imagine a stretch of grassy land bubbling like water in a pot? For that is really the best description of what was happening. In all directions it was swelling into humps. They were of very different sizes, some no bigger than mole-hills, some as big as wheel-barrows, two the size of cottages. And the humps moved and swelled till they burst, and the crumbled earth poured out of them, and from each hump there came out an animal. The moles came out just as you might see a mole come out in England. The dogs came out, barking the moment their heads were free, and struggling as you’ve seen them do when they are getting through a narrow hole in a hedge. The stags were the queerest to watch, for of course the antlers came up a long time before the rest of them, so at first Digory thought they were trees. The frogs, who all came up near the river, went straight into it with a plop-plop and a loud croaking. The panthers, leopards and things of that sort, sat down at once to wash the loose earth off their hind quarters and then stood up against the trees to sharpen their front claws. Showers of birds came out of the trees. Butterflies fluttered. Bees got to work on the flowers as if they hadn’t a second to lose. But the greatest moment of all was when the biggest hump broke like a small earthquake and out came the sloping back, the large, wise head, and the four baggy-trousered legs of an elephant. And now you could hardly hear the song of the Lion; there was so much cawing, cooing, crowing, braying, neighing, baying, barking, lowing, bleating, and trumpeting.
544
Можете ли вы представить, как покрытая травой поляна кипит, словно вода в котле? Пожалуй, лучше я не смогу описать происходившего. Повсюду, куда ни глянь, вспухали кочки самых разных размеров – одни с кротовый холмик, другие – с бочку, две – в целый домик. Кочки эти росли, покуда не лопнули, рассыпая землю во все стороны, и из них стали выходить животные. Кроты, например, вылезли точно так же, как где-нибудь в Англии. Собаки принимались лаять, едва на свет появлялась их голова, и тут же начинали яростно работать лапами и всем телом, словно пробираясь сквозь дыру в заборе. Забавней всего появлялись олени – рога у них высовывались прежде остального тела, и Дигори поначалу принял их за деревья. Лягушки, появившись близ реки, тут же с кваканьем принялись шлепаться в воду. Пантеры, леопарды и их родичи сразу же стряхивали землю с задних лап, а потом точили когти о деревья. С деревьев струились настоящие водопады птиц. Порхали бабочки. Пчелы поспешили к цветам, как будто у них не было ни одной лишней минуты. А удивительнее всего было, когда лопнул целый холм, произведя нечто вроде небольшого землетрясения, и на свет вылезла покатая спина, большая мудрая голова и четыре ноги в мешковатых штанах. Это был слон. Песню льва почти совсем заглушили мычанье, кряканье, блеянье, рев,рычание, лай, щебет и мяуканье.
[ 545 ] But though Digory could no longer hear the Lion, he could see it. It was so big and so bright that he could not take his eyes off it. The other animals did not appear to be afraid of it. Indeed, at that very moment, Digory heard the sound of hoofs from behind; a second later the old cab-horse trotted past him and joined the other beasts. (The air had apparently suited him as well as it had suited Uncle Andrew. He no longer looked like the poor, old slave he had been in London; he was picking up his feet and holding his head erect.) And now, for the first time, the Lion was quite silent. He was going to and fro among the animals. And every now and then he would go up to two of them (always two at a time) and touch their noses with his. He would touch two beavers among all the beavers, two leopards among all the leopards, one stag and one deer among all the deer, and leave the rest. Some sorts of animal he passed over altogether. But the pairs which he had touched instantly left their own kinds and followed him. At last he stood still and all the creatures whom he had touched came and stood in a wide circle around him. The others whom he had not touched began to wander away. Their noises faded gradually into the distance. The chosen beasts who remained were now utterly silent, all with their eyes fixed intently upon the Lion. The cat-like ones gave an occasional twitch of the tail but otherwise all were still. For the first time that day there was complete silence, except for the noise of running water. Digory’s heart beat wildly; he knew something very solemn was going to be done. He had not forgotten about his Mother; but he knew jolly well that, even for her, he couldn’t interrupt a thing like this.
545
Хотя Дигори больше не слышал льва, он не мог отвести глаз от его огромного яркого тела. Животные не боялись этого зверя. Процокав копытами, мимо Дигори пробежала его старая знакомая, лошадь извозчика. (Воздух этих мест, видимо, действовал на нее так же, как на дядюшку Эндрью. Земляничка бодро переставляла ноги, высоко подняла голову и ничем уже не напоминала заезженное, несчастное существо, которым она была в Лондоне.) И тут лев впервые затих. Теперь он расхаживал среди животных, то и дело подходя к какой-нибудь паре – всегда к паре – и трогая их носы своим. Он выбрал пару бобров, пару леопардов, оленя с оленихой. К некоторым зверям он не подходил вовсе. Но те, кого он выбрал, тут же оставляли своих сородичей и следовали за ним. Когда лев, наконец, остановился, они окружали его широким кругом. А остальные звери понемногу начали разбредаться, и голоса их замолкли в отдалении. Избранные же звери молча смотрели на льва. Никто не шевелился, только из породы кошачьих иногда поводили хвостами. Впервые за весь день наступила полная тишина, нарушаемая только плеском бегущей реки. Сердце Дигори сильно колотилось в ожидании чего-то очень торжественного. Он не забыл про свою маму, только знал, что даже ради нее он не может вмешаться в то, что перед ним совершалось.
[ 546 ] The Lion, whose eyes never blinked, stared at the animals as hard as if he was going to burn them up with his mere stare. And gradually a change came over them. The smaller ones—the rabbits, moles and such-like grew a good deal larger. The very big ones—you noticed it most with the elephants—grew a little smaller. Many animals sat up on their hind legs. Most put their heads on one side as if they were trying very hard to understand. The Lion opened his mouth, but no sound came from it; he was breathing out, a long, warm breath; it seemed to sway all the beasts as the wind sways a line of trees. Far overhead from beyond the veil of blue sky which hid them the stars sang again; a pure, cold, difficult music. Then there came a swift flash like fire (but it burnt nobody) either from the sky or from the Lion itself, and every drop of blood tingled in the children’s bodies, and the deepest, wildest voice they had ever heard was saying:
546
Лев, не мигая, глядел на зверей так пристально, будто хотел испепелить их своим взором. И постепенно они начали меняться. Те, кто поменьше, – кролики, кроты и прочие – заметно подросли. Самые большие, особенно слоны, стали поскромнее в размерах. Многие звери встали на задние лапы. Многие склонили головы набок, будто пытаясь что-то лучше понять. Лев раскрыл пасть, но вместо звуков издал только долгое, теплое дыхание, которое, казалось, качнуло всех зверей, как ветер качает деревья. Далеко наверху, за пределом голубого неба, скрывавшего звезды, снова раздалось их чистое, холодное, замысловатое пение. А потом не то с неба, не то от самого льва вдруг метнулась никого не обжигая, стремительная огненная вспышка. Каждая капля крови в жилах Дигори и Полли вспыхнула, когда они услыхали небывало низкий и дикий голос: «Нарния, Нарния, Нарния, проснись. Люби. Мысли. Говори. Да будут твои деревья ходить.Да будут твои звери наделены даром речи. Да обретут душу твои потоки».
“Narnia, Narnia, Narnia, awake. Love. Think. Speak. Be walking trees. Be talking beasts. Be divine waters.”
[ 547 ] CHAPTER TEN.
THE FIRST JOKE AND OTHER MATTERS
[ 548 ] IT was of course the Lion’s voice. The children had long felt sure that he could speak: yet it was a lovely and terrible shock when he did.
[ 549 ] Out of the trees wild people stepped forth, gods and goddesses of the wood; with them came Fauns and Satyrs and Dwarfs. Out of the river rose the river god with his Naiad daughters. And all these and all the beasts and birds in their different voices, low or high or thick or clear, replied:
547
Глава десятая. ПЕРВАЯ ШУТКА И ДРУГИЕ СОБЫТИЯ
548
Это, конечно, говорил лев. Дети давно уже подозревали, что говорить он умеет, и все-таки сильно разволновались, услыхав его слова.
549
Из лесу выступили дикие люди – боги и богини деревьев, а с ними фавны, сатиры и карлики. Из реки поднялся речной бог со своими дочерьми-наядами. И все они, вместе со зверями и птицами, отвечали – кто высоким голосом, кто низким, кто густым, кто совсем тоненьким:
[ 550 ] “Hail, Aslan. We hear and obey. We are awake. We love. We think. We speak. We know.”
[ 551 ] “But please, we don’t know very much yet,” said a nosey and snorty kind of voice. And that really did make the children jump, for it was the cab-horse who had spoken.
[ 552 ] “Good old Strawberry,” said Polly. “I am glad he was one of the ones picked out to be a Talking Beast.” And the Cabby, who was now standing beside the children, said, “Strike me pink. I always did say that ’oss ’ad a lot of sense, though.”
550
«Да, Аслан! Мы слышим и повинуемся. Мы любим. Мы думаем. Мы говорим. Мы знаем».
551
– Только знаем мы совсем мало покуда, – раздался чей-то хрипловатый голос. Тут дети прямо подпрыгнули, потому что принадлежал он лошади извозчика.
552
– Молодец, Земляничка! – сказала Полли. – Как здорово, что ее тоже выбрали в говорящие звери.
И извозчик, стоявший теперь рядом с детьми, добавил:
– Чтоб мне пусто было! Но я всегда говорил, что этой лошадке не занимать мозгов.