Вот один из примеров, взятый из этой книги, который довёл многих отставных армейских офицеров до апоплексии:

«Генерал Китченер никогда не жалеет себя, но ещё меньше заботится о других. Он относится к людям, как к машинам — от рядовых солдат, приветствиями которых он пренебрегает, до офицеров, которыми он строго руководит. Он сразу разрывает отношения с товарищем, который служил с ним и под его началом многие годы, был рядом в мире и на войне, как только тот перестаёт быть полезным. Раненый египтянин и даже раненый британский солдат не пробуждают в нём интереса».

Когда в клубах военнослужащих опытные офицеры задавали друг другу их любимый вопрос, куда катится армия, они указывали на то, что двадцатичетырёхлетний лейтенант выговаривает главнокомандующему, и к собственному удовольствию отвечали, что армия катится ко всем чертям.

Они писали в газеты сотни страстных, разъярённых писем на клубной бумаге под собственными подписями, а сами газеты, кроме обычных рецензий, печатали редакционные похвалы или осуждения.

Такое же отвращение выражали и более младшие офицеры. Они переименовали книгу Черчилля в «Советы субалтерна генералам», а самого автора называли «Охотником за медалями». Охотник за медалями — это офицер, который, узнав, что начинается война, оставляет своих подчинённых, и с помощью важных лиц присоединяется к экспедиционным силам, чтобы получить медаль за кампанию. Но Черчилль никогда не был охотником за медалями. Казарменная рутина угнетала его, и в других частях он служил стране намного лучше, чем в своей части, где только командовал неуклюжими солдатами и ходил в горные патрули. На самом деле, военное министерство могло бы завалить медалями человека, который написал «Историю Малакандской действующей армии» и «Войну на реке», и всё равно осталось бы перед ним в долгу.

В октябре 1898 года, через месяц после битвы при Омдурмане Черчилль дебютировал как политический оратор на небольших собраниях в Дувре и Ротерхайте. Нельзя сказать, что эти первые речи вошли в историю. Зимой он закончил и опубликовал «Войну на реке», а следующим летом, в августе 1899 года, он принял участие в выборах в парламент от Олдхема.

Его письма в «Дейли Телеграф» о трех компаниях в Индии и Египте сделали его имя известным, и у многих появилось желание услышать и увидеть его. Жители Олдхема ожидали, что тот, кто нападал на Китченера Хартумского, будет дюжим, бородатым ветераном с командным голосом. Когда к ним привели невысокого, рыжего, шепелявого юношу, они не приняли его всерьёз. В Англии молодость не прощается. В последнее время Кёрзон [85] , Черчилль, Эдуард Грей, Хью Сесил [86] сделали её менее предосудительной. Несмотря на сильную предвыборную кампанию, в которой активно участвовала и леди Рэндольф, Олдхем решил, что не готов дать молодому Черчиллю место в парламенте. Позднее он прославил Олдхем.

Через неделю после поражения он уплыл в Южную Африку, где надвигалась война с бурами. Он уволился из полка и поехал на юг как военный корреспондент «Морнинг Стар».

Позже, в ходе войны он получил должность лейтенанта в нерегулярном полку южноафриканской лёгкой кавалерии и служил при разных генералах как дежурный и адъютант. Против такого совмещения разных дел возражали и его собратья-офицеры, и его коллеги-журналисты. Но, как и в других кампаниях, он сыграл эту двойную роль, давление критиканов воспринимал как должное и не обращал на него внимания.

Уинстон Черчилль в форме лейтенанта южно-африканской лёгкой кавалерии

Война была объявлена 9 октября. А уже через месяц, бронепоезд Черчилля, на котором он ехал по железнодорожной линии между Питермарицбургом и Коленсо, был остановлен, и Черчилль попал в плен.

Поезд состоял из трёх платформ, двух бронированных вагонов, локомотива со скотообрасывателем [87] и тендером [88] .

На всём протяжении пути буры не показывались, а как только англичане проехали станцию Фрер, буры выкатили на рельсы валун так, чтобы он был не виден за поворотом. На обратном пути, когда англичане приблизились к повороту, буры открыли артиллерийский огонь. Машинист, желая скорее уехать, завернул за поворот и, как ожидали буры, на полной скорости врезался в валун. Три передних вагона сошли с рельсов, а один встал на путях, мешая спастись локомотиву и двум задним вагонам. Из вагонов капитан Холдейн с отрядом дублинцев стреляли по врагу, а Черчилль занимался очисткой путей. Ему помогали отряд добровольцев из Наталя и рабочие из ремонтной бригады, которые не сбежали из поезда.

«После железнодорожной катастрофы мы недолго оставались в относительной безопасности, — писал Черчилль в своей статье. — Бурские пушки, быстро сменив свою позицию, снова открыли огонь с расстояния в тысяча триста ярдов до того, как мы успели прийти в себя. Ружейный треск распространялся вдоль холмов, пока не окружил место крушения с трёх сторон, а с возвышенности на противоположной стороне линии вступила в дело третья полевая пушка».

Для бурских стрелков с маузерами и пушками потерпевший крушение поезд с расстояния в тысяча триста ярдов представлял такую же удобную мишень, как руки первого бейсмена для питчера [89] , и пока локомотив пыхтел, а незащищённая кучка людей отдирала от вагонов массивные балки, пули и снаряды падали рядом с ними.

«За последние четыре года я видел много необычного, — продолжает молодой Черчилль, — но не было ничего увлекательнее этого. Ждать и бороться посреди этих лязгающих, трясущихся железных коробок, с непрерывными разрывами снарядов, свистящими в воздухе и ударяющимися в вагоны. С пыхтящим локомотивом — несчастная, терзаемая машина, в которую попало, по меньшей мере, дюжина снарядов, и каждый из них, попав в котёл, привёл бы к всеобщему концу. С предчувствием гибели, с осознанием своего бессилия… всё это в течение семидесяти минут, за четырьмя дюймами железа, с одной стороны которого опасность, плен, позор, а с другой свобода».