В этом турне, кроме отелей, вагон-салонов и лекториев, он почти не видел ни страны, ни её жителей, а жители почти не видели его. За путешествие, которое длилось примерно два месяца, он заработал десять тысяч долларов. Для молодого человека, почти полностью зависящего от журналистской работы и от продажи книг, лекции принесли неплохой доход. По возвращении в Лондон он занял место в новом составе парламента.

По случайному совпадению он попал в парламент в том же возрасте, что и его отец. Он оказался одним из трёх самых молодых — один его коллега был на шесть дней младше — членов новой Палаты общин.

Этот факт, кажется, не смущал его. В Палате общин есть традиция, что молодые и амбициозные члены сидят внизу зала заседаний, а более скромные и менее уверенные в себе занимают места наверху, самой дальней точке от руководителей.

Было интересно посмотреть, какое место выберет Черчилль в день приведения к присяге. Сам он, очевидно, не сомневался. После того, как он присягнул, поставил подпись и пожал руку спикеру, он без колебаний сел на скамью рядом с министром. Газеты описывают, что десять минут спустя он уже заломил шляпу, засунул руки в карманы брюк и развалился на скамье, с неодобрением поглядывая на опытных членов Палаты.

Его первая речь была произнесена в мае 1901 года в ответ на слова Дэвида Ллойда Джорджа [95] , который нападал на поведение британских солдат в Южной Африке. Черчилль защищал их так, что заслужил всеобщее восхищение. В ходе дебатов он зачитал очень уместное письмо, которое пятнадцать лет назад было написано его отцом лорду Солсбери [96] Редактор «Дейли Ньюс» Г. У. Мэссингхем [97] преисполнился восторга от того, как ловко Черчилль использовал это письмо. Он заявлял, что в парламенте не было более умной тактики с тех пор, как умер мистер Гладстон [98] . Он утверждал, что Черчилль будет премьером. Лидер националистов Джон Диллон [99] сказал, что ещё не видел молодого человека, который после первого же усилия попал в разряд первых парламентских ораторов. Он уверял, что ирландские члены парламента не сомневаются в способностях и чистоте намерений Черчилля. Среди тех, кто заметил восходящую звезду, был и Т. П. О’Коннор [100] , который сам долгие годы был одной из ярчайших звёзд на парламентском небосклоне. Он писал в газете «Эм-Эй-Пи»: «Я склонен думать, что доля американской крови, которую он получил от матери, пошла ему на пользу, и он способен стать более сильным и успешным политиком, чем его отец».

То, что в начале парламентской работы Черчилля темой дебатов стало поведение на войне, тоже было частью его везения.

В те первые дни в Палате общин он, не колеблясь, ринулся в дебаты на скользкую тему, только потому, что это была тема, в которой он разбирался. По сравнению с более старшими членами Палаты, которые были вынуждены опираться на слухи или на газетные сообщения, Черчилль имел преимущество возразить: «Вы только читали об этом. Я был там. Я всё видел сам».

В Палате он сразу стал одним из самых заметных и живописных персонажей, одним из любимчиков карикатуристов и одним из тех чужаков, которые всегда обращают на себя внимание. Его называли «избалованный ребёнок Палаты», и было несколько выдающихся джентльменов, которые сожалели, что отменены телесные наказания. Среди них был военный министр Бродрик [101] . О нём и его новобранцах в Южной Африке Черчилль говорил с ужасной откровенностью анфан-терибля. Но если к ним он испытывал, скорее, сочувствие, чем гнев, то Бальфуру [102] и Чемберлену [103] он ежедневно давал советы, а простым генералам и фельдмаршалам, вроде Китченера и Робертса, он устраивал публичные выволочки и кратко, но сурово отчитывал. Даже если он видел, что ошибается сам лорд Солсбери, то он считал своим долгом вмешаться и мягко проинструктировать премьер-министра, как следует вести дела.

Это не прибавляло ему популярности, но, несмотря на непопулярность, он так убедительно говорил о расточительности государства, что заставил правительство против его воли создать комитет по исследованию нужд экономики. Для новичка это был настоящий триумф.

Вместе с лордом Хью Сесилом, лордом Перси [104] , Йеном Малколмом [105] и другими умными молодыми людьми он входил в небольшую группу внутри Консервативной партии, которая по своим независимым, обструкционистским [106] методам напоминала «Четвёртую партию» [107] его отца. Из-за флибустьерской, партизанской тактики её лидеров называли «хьюлиганами». Хьюлиганы были самыми активными критиками правительства и своей собственной партии. Как члены Лиги свободного продовольствия [108] они резко нападали на налоговые предложения мистера Чемберлена. Когда Бальфур боролся против Чемберлена за свободную торговлю, то есть за то, что должны защищать консерваторы, критерии партийности начали разрушаться, и больше не было консерваторов или либералов, а были протекционисты [109] и фритредеры [110] .

Черчилль ежедневно протестовал против Чемберлена, против его планов, против того, чтобы эти планы были приняты партией тори. По традиции, по наследству, по инстинкту Черчилль был тори.

«Я тори, — сказал он, — и у меня больше прав в этой партии, чем у кого бы то ни было, и тем более чем у некоего человека из Бирмингема [111] . Нас нельзя вышвырнуть, и мы, тори — сторонники свободной торговли, имеем больше прав диктовать политику Консервативной партии, чем реакционные сторонники справедливой торговли [112] ». К 1904 году Консервативная партия уже поняла, что Черчиллем невозможно управлять. Сразу после пасхальных каникул, когда он встал к трибуне, коллеги-однопартийцы провели против него примечательную демонстрацию, поднявшись и покинув Палату.

Оставшимся либералам он сообщил, что если его точка зрения противна его избирателям, то он готов сложить полномочия. Уже тогда было очевидно, что он перейдёт в Либеральную партию. Некоторые считали, что он предвидел, какая будет приливная волна, и вместо того, чтобы оставаться на берегу и зарываться в песок, он предпочёл оседлать эту волну. Другие думали, что он оставил консерваторов из-за того, что не смог переварить налоги на продовольственные товары, предложенные мистером Чемберленом.

Так или иначе, если он и был виновен в смене одной партии на другую, то в этом он следовал примеру таких выдающихся людей, как Гладстон, Дизраэли [113] , Харкорт [114] и его отец.

За этот переход его называли «самым ненавидимым человеком в Англии», но либералы радостно приняли его, и Национальный либеральный клуб в качестве поощрения дал банкет в его честь, что бывало не часто. На банкете присутствовало двести членов клуба. Банкет доказал очевидную важность Черчилля в политической жизни. Он произошёл через год после того, как Черчилль предсказал: «Через девять месяцев по Англии и Шотландии пройдёт волна, которая смоет всё и произведёт столь необходимую уборку на Даунинг-стрит [115] ».