— Чума пришла на нашу землю, но дела те человечьи, а не божьи. Даже не человечьи, а тварьские, потому что не по людски нападать так подло. И пусть эти гады пишут на своих ремнях, что с ними бог, врут они всё! Всегда бог был на стороне защитников отчизны. И крупно просчитались все эти гитлеры, думая, что смогут победить нас, мы еще доберемся до их логова, чтобы выжечь эту заразу на месте.

— Ага, как же раскатали губенки, — стал было возражать расхрабрившийся дедок, но стоящий рядом и напряженно о чём-то думающий мужчина с кнутом, внезапно врезал ему в ухо и изумленно сказал:

— Ну, ты паглядзі, якая гадзіна. Камандзір усё растлумачыў, а гэтаму ўсё дрэнна. Што табе, родны, немцы на шыю патрэбныя?*****

— Прекратить самосуд! — к месту протолкался милиционер. Впрочем двое неприметных паренька, стоящих недалеко со скучающим видом, уже бережно подняли деда и, аккуратно поддерживая его под локотки, повели. Один достал удостоверение, показал милиционеру и, обернувшись, подмигнул мне.

— Давайте двигаться, товарищи, — милиционер посмотрел на небо, — время еще есть.

Стихийный митинг закончился, и я стал пробираться к своей машине. В голове крутилась одна, но паническая, мысль: «Что я наговорил!?»

Вернувшись в батальон, я прошел в канцелярию, сел за стол и уставился на чистый лист бумаги. Перед глазами вновь и вновь возникала площадь. Не знаю почему, но все было во мгле, и я мог различить только палец, в безмолвном укоре воздетый к серому небу. Корявый, с желтыми от табака пятнами и обломанным ногтем, этот палец колебался в сером тумане, а я ждал и боялся, что он укажет на меня. Скрежетнул ключ, я поднял голову. Зубрицкий стоял рядом со столом, с тревогой смотря на меня, а Абрамзон запирал дверь. Запейвода что-то доставал из потертого рыжего портфеля. Потом сержант подошел и молча поставил стакан на стол. Павел Васильевич набулькал примерно до половины из фляги, которую протянул ему политрук, и подвинул его ко мне:

— Пей, командир. И пойми, все сделано правильно. Иначе было нельзя.

— Иначе было нельзя, — эхом поддержал Абрамзон и оглянулся на дверь.

Запейвода только кивнул в знак согласия.

Я взял стакан и залпом выпил. Мда-а, это же спирт! Причем, неразведенный! Панически замахав руками, наткнулся на протягиваемый мне огурец, но и проглотив его, от пожара в горел не избавился. «Деды» переглянулись, и политрук отрицательно покачал головой.

— Хорошо, — согласился старшина и повернулся ко мне, — Все на сегодня. Ложись спать, командир. До утра все будет в порядке.

Вначале хотел возмутиться, но потом успел трезво подумать: «А ведь он прав, надо ложиться, пока окончательно не развезло».

Перевод с белорусского:

*а они не видят

** Он уже близко

*** Пятый ангел уже вострубил

**** и на хвостах у них были жалы

***** Ну ты посмотри какая гадина. Командир уже все объяснил, а этому всё плохо. Что тебе, родной, немцы на шею нужны?

А утром был понедельник. Разобравшись c делами, я напомнил Коломыйцу об углубленном изучении устава караульной службы, и задумался, что раньше, рапорт или оружие? Достав «наган» и положив его на стол, я все-таки принялся за составление рапорта.

«В течение ночи на 4 августа наши войска продолжали вести бои на Смоленском, Коростенском, Белоцерковском направлениях и на Эстонском участке фронта.

На остальных направлениях и участках фронта крупных боевых действий не велось.

Наша авиация во взаимодействии с наземными войсками продолжала наносить удары по мотомехчастям, пехоте и артиллерии противника».

В канцелярию неожиданно ворвался младший политрук.

— Товарищ старший лейтенант!

Я поставил кляксу, чертыхнулся, и считая про себя до ста, поднял свирепый взгляд на комиссара:

— Что произошло, товарищ младший политрук?

— Баня готова!

Я потряс головой, и недоверчиво посмотрел на сияющего Ященко:

— Я не ослышался, товарищ мла-а-адший политрук? Вы, сказали про баню?

— Так точно! Баня истоплена, и ждут только вас.

— Какая баня!!! К ляху все банные процедуры! Почему утром не доложили, что сегодня — банный день? И какая баня в понедельник? — я рассвирепел, но старался кричать шепотом, правда получалось очень плохо.

Бедняга растерялся, и смог только пролепетать, что Зубрицкий нас ждёт. Схватив фуражку, и сунув наган в кобуру, я выскочил из комнаты, искренне желая построить товарища старшину в колонну по три, и скомандовать «разойдись!»

Впрочем, ворвавшись в предбанник, мне пришлось срочно охолонуть. В присутствии дивизионных комиссаров на своих старшин не кричат. Заметив меня, Ливицкий усмехнулся, и прервал попытку моего рапорта:

— Заходите, Алексей Юрьевич, заходите. Сейчас мы без чинов, в бане генералов нет! Вот попаримся, пивка потом попьем, ну а там уже и поговорим.