Передача практически всех сельскохозяйственных земель в трудовое пользование крестьянства и уравнительное перераспределение земли означали, во-первых, «осереднячивание» крестьянских хозяйств, натурализацию производства, некоторое ослабление рыноч­ных связей. Во-вторых, совершилось возрождение общины, которая в 1927 г. на территории РСФСР охватывала 95,5% крестьянских зе­мель. В известном смысле можно говорить вслед за экономистами 20-х гг. об «экономически реакционных» результатах аграрной рево­люции в России, или — словами современных историков — об «архаи­зации» послереволюционной структуры общества. Однако при этом из аграрной структуры были устранены помещики (главные носители архаики), а крестьяне, возродившие общинную организацию, сами были уже далеко не архаичны. С переходом к нэпу возобновился про­цесс социального расслоения деревни, но уже как органический, без насильственной экспроприации бедных богатыми.

Россия подошла к 1917 г. с развитой системой кооперации и с иде­ей кооперативного будущего всей страны, особенно деревни. Русское общество и ученые-аграрники (Александр Чаянов и др.) в коопера­ции искали пути преодоления тех социальных трудностей, которые неизбежно сопровождают модернизацию экономики на основе инду­стриализации. Для аграрной страны особенно важной была возмож­ность включения в рыночную экономику с помощью кооперации огромной массы мелких крестьянских хозяйств. Процесс коопериро­вания, по Чаянову, позволял, не разрушая мелкого семейного хозяйства, вьщепить и организовать на началах крупного производства те отрасли или работы, где это давало несомненный экономический эф­фект. Создавалась такая система кооперативного хозяйства, где сами крестьяне — в своих интересах и в меру реальных возможностей — оп­ределяли степень и формы организации крупного общественного про­изводства. Практика и до- и послереволюционного времени подтве­рждала высокие возможности кооперирования крестьянских хо­зяйств.

Правда, рост крупного товарного крестьянского хозяйства сдержи­вала государственная налоговая политика, всей тяжестью ложившая­ся на зажиточных крестьян. Те, в свою очередь, пытались избежать фискального бремени, разделяя и искусственно уменьшая хозяйства — со всеми негативными последствиями для развития производства. Низкая товарность таких хозяйств не позволяла увеличивать объемы экспорта сельхозпродукции и, следовательно, импорта необходимого для модернизации промышленности оборудования. Образовывался порочный круг — повышение налогов в конечном итоге давало мень­ше дохода в бюджет.

Росла и политическая активность крестьян. В декабре 1923 г. уполномоченный ОГПУ по Павловскому уезду Воронежской губер­нии докладывал в губернский комитет РКП (б): «Во всем уезде крестьянство словно сговорилось, что Советы на 1924 г. должны быть без коммунистов. Перевыборы Советов прошли очень шумно, и тут кулацкий элемент проявил свою политическую физиономию... Масса с большим шумом и негодованием отказывалась от голосования за списки в целом... Поэтому списки эти везде голосовались по одному человеку в отдельности и бывали случаи провала избранных кандида­тов... Коммунисты, кои еще не работали на постах, а также коих мас­са знает как своих и хороших товарищей, проходили при голосова­нии, а коммунисты, уже работавшие и занимавшие посты, провали­вались... »

Здесь уже хорошо видна напряженность между монополизировав­шими политическую власть на государственном уровне большевика­ми («коммунисты») и фактической сельской властью на местах. К этому противоречию добавлялось и то, о котором говорилось выше — раздел экономических ресурсов и бюджетных денег между контроли­руемой государством промышленностью и сельскими мелкими хозяе­вами. На идеологическом языке той эпохи это называлось вопросом «спайки» города и деревни. И этот вопрос все более переходил в плос­кость политическую.

Политика в годы нэпа

Сложившаяся в самом начале мирного периода однопартийная систе­ма была еще, по выражению Анны Ахматовой, сравнительно «вегетарианской». После окончания войны пошел на убыль террор. В 1922 г. были приняты Уголовный и Гражданский кодексы, проведена судеб­ная реформа. Революционные трибуналы были упразднены, учреж­далась адвокатура и прокуратура. Созданный в 1922 г. СССР юриди­чески был федеративным государством, в котором за каждой из сос­тавлявших его суверенных республик сохранялось право выхода. Правда, поскольку реальная власть концентрировалась в руках мест­ных партийных комитетов, а ключевые решения принимались выс­шими партийными инстанциями, то по сути это было, разумеется, унитарное государство.

Формально вся полнота политической власти в стране принадлежа­ла Советам. Но фактически они ее не имели: в городе ею обладали пар­тийные комитеты, в деревне, где сельские партийные ячейки был нем­ногочисленны, традиционные органы общинного самоуправления — мирские сходы. Больше всего большевики опасались, чтобы «государ­ственный капитализм в пролетарском государстве» не вышел из рамок, «определенных ему пролетариатом», т. е. на деле — партией. В 1921 г. Центральный Комитет РКП (б) выступил против легализации крестья­нских союзов.

Начались аресты эсеров и меньшевиков, а затем и политические процессы, на которых их представителей обвинили в «контрреволю­ционной террористической деятельности». В 1923—1924 гг. партия эсеров и отдельные меньшевистские организации объявили о саморос­пуске, хотя большевикам так и не удалось добиться официального за­явления о роспуске всей партии. К середине 1920-х гг. остатки мно­гопартийности были ликвидированы. Абсолютная монополия РКП (б) обосновывалась исторической необходимостью. С предель­ной ясностью эту доктрину сформулировал член ЦК и профсоюзный деятель Михаил Томский: «В обстановке диктатуры пролетариата мо­жет быть и две, и три, и четыре партии, но только при одном условии: одна партия будет у власти, а все остальные — в тюрьме».