Из показаний П.А. Жильяра, данных следователю Н.А. Соколову 27 августа 1919 г.: «Относительно знакомства Родионова с Татищевым и Буксгевден я знаю следующее. Увидев Татищева, Родионов ему сказал: «Я Вас знаю. Я Вас видел в Берлине у нашего посла». Татищев ему ответил: «Я совсем не помню Вас. А Вы в качестве кого там были?» Родионов ему ответил: «А Вам это все равно». Потом Родионов сказал Татищеву: «Я знаю, Вы хороший человек. Вы никогда не имели презрения к людям. Я готов Вам помогать в теперешнем положении, как могу». Татищев ему ответил: «У меня есть одна просьба, и Вам я буду очень благодарен, если Вы ее исполните: чтобы меня не отделяли от Государя, чтобы мне позволили остаться с ним, что бы ни случилось». На это Родионов ему сказал: «Я буду стараться, но я только член областного комитета и больше ничего. Я обещать не могу». Все то, что я сейчас показываю, мне рассказывал сам Татищев. Когда мы ехали на пароходе в Тюмень, Татищев все это рассказал Буксгевден. Она сказала Татищеву (разговор был при мне), что лицо Родионова ей знакомо: у нее связано с ним воспоминание о жандарме, который на границе проверял паспорта.»

Из показаний Н.А. Мунделя, служившего в охране Царской семьи в Тобольске, данных следователю Н.А.Соколову 6 августа 1919 г.: «…А потом приехал Родионов. Откуда он явился, почему явился, я ничего про это не знаю. Хохряков говорил мне, что Родионов подчинен ему и что Родионов является главным начальником всех отрядов красной армии. Отрядов же тогда было много. Я помню хорошо, что был тогда отряд именно латышей. Пришли они к нам, кажется, из Екатеринбурга. Сам Родионов производил впечатление интеллигента, но наглого в высшей степени, нахального человека, с язвительной улыбочкой. Это не тип прапорщика, а скорее всего, жандармского офицера. Вот что я могу удостоверить: у него была шинель офицерского сукна, как носили и жандармы. Это было именно офицерское сукно. Хотя Хохряков мне и говорил, что Родионов подчинен ему, но в действительности вряд ли это так было. Хохряков, как заметно, угождал ему».

Камердинер Волков показывает: «Родионов, увидев Татищева, сказал ему: «Я вас знаю», Татищев его спросил, откуда он его знает, где он его видел. Родионов не ответил ему. Тогда Татищев спросил его: «Где же Вы могли меня видеть. Ведь я же жил в Берлине». Тогда Родионов ему ответил: «И я был в Берлине». Татищев попытался подробнее узнать, где же именно в Берлине видел его Родионов, но он уклонился от ответа, и разговор остался у них незаконченным». Этот же эпизод упоминается в показаниях и других свидетелей.

Из протокола допроса С.И. Гиббса от 1 июля 1919 г., одного из учителей Алексея Николаевича: «…Начальником отряда был какой-то Родионов. Он мне «давал не очень хорошее впечатление». Но он был нахалом. Он нас очень интересовал. Его Татищев знал, но он не мог припомнить хорошо, кто он такой и где он его видел. Его также знала и Гендрикова. Татищев думал, что он видел Родионова в Берлине, а Гендрикова в Вержболове. Татищев состоял при императоре Вильгельме и думал, что он видел Родионова в русском посольстве в Берлине. Татищев его спрашивал, чем он занимался раньше. Но Родионов не желал говорить и отвечал: «Я забыл». Нам было это очень интересно. Татищев так и шутил и называл Родионова «мой знакомый».

Судя по протоколам допросов сопровождающих царских детей на пароходе, в том числе Волкова и Гиббса, знакомство Татищева с Родионовым произвело на них наиболее сильное впечатление. Не менее сильное впечатление произвели меры, принятые Родионовым для охраны царских детей.

В выражениях свидетели не стеснялись. Из протокола допроса А.А. Теглевой, няни царских детей, 5–6 июля 1919 г.: «…Про Хохрякова я не могу сказать ничего плохого. Он и не играл значительной роли. Заметно было, что главным лицом был не он, а именно Родионов. Это был гад, злобный гад, которому, видимо, доставляло удовольствие мучить нас. Он это делал с удовольствием… Он явился к нам и всех нас «пересчитал», как вещи. Он держал себя грубо и нагло с Детьми. Он запретил на ночь даже запирать комнаты Княжон, объясняя, что он имеет во всякое время право входить к Ним. Волков что-то сказал ему по этому поводу: девушки, неловко. Он сейчас же помчался и в грубой форме повторил свой приказ Ольге Николаевне. Он тщательно обыскал монахинь, когда они приходили к нам петь при богослужении, и поставил своего красноармейца у престола следить за священником. Когда я укладывалась, и я, убрав кровать, собиралась спать на стуле, он мне сказал: «Это полезно. Вам надо привыкать. Там совсем другой режим, чем здесь. Я сам его устанавливал». Этого Родионова узнали Татищев с Гендриковой или Буксгевден. Татищев говорил, что видел его в Берлине. Гендрикова или Буксгевден — в Вержболове при поездке за границу».

Из протокола допроса С.И.Иванова, лакея при Алексее Николаевиче, следователем Соколовым 18 июля 1919 г.: «…А вот про Родионова я сказать определенно что-либо затрудняюсь. Он мне больше всего напоминает «жандармского офицера». Такие все приемы были у него: весьма ехидные. Улыбочка у него была с ядом. Татищев говорил про него, что он его встречал за границей в Берлине. Этот Родионов обращался с ними плохо. Он старался показать свою власть и требовал от княжон, чтобы они не смели запирать и закрывать дверей своих комнат на ночь, объясняя это тем, что он, если пожелает, может во всякое время прийти к ним. Даже в алтарь он поставил солдата, когда совершалось на дому богослужение. Когда мы ехали на пароходе, он запер на замок Алексея Николаевича вместе с Нагорным».

Из протокола допроса Е.Н. Эрсберг, помощницы няни А.А. Теглевой следователем Н.А. Соколовым 6 июля 1919 г.: «…Спустя некоторое время приехали за детьми. К нам пришел в дом комиссар Хохряков, а потом появился Родионов. Главным считался Хохряков. Но он ничем себя не проявлял. Он был похож на простого матроса. А Родионов не был похож на простого, не интеллигентного человека. По моему мнению, это был по всем приемам жандармский офицер, а не солдат. Он худо относился к нам, грубо. Он в грубой форме запретил Ольге Николаевне запирать на ночь двери и предупредил, что иначе он сломает дверь. Он обыскал Нагорного и придрался к нему за то, что увидел у него в кармане записку от Коли Деревенько к Алексею Николаевичу. Как увидел, должно быть, преданного Алексею Николаевичу человека, так и начал его преследовать. Отношение его к Княжнам было такое, что как будто бы он вызывал Их гнев. Он обыскал монахинь, когда они пришли к нам на богослужение, и поставил около священника во время службы красноармейца. Он с видимым удовольствием говорил нам, что в Екатеринбурге режим другой, и прибавлял при этом: «Я устанавливал». Хохряков держал себя совсем иначе. Он понравился Алексею Николаевичу. Этого Родионова узнал Татищев, и Татищева узнал Родионов. Татищев ему сказал, что он его знает. Родионов ответил, что и он его знает. Тогда Татищев спросил его: «Интересно знать, при каких условиях я вас видел». Родионов ему ответил: «Об этом не стоит вспоминать». Но после этого он стал предупредительным с Татищевым и проявлял ему знаки внимания: велел наклеить ярлычки на чемоданы Татищева для выявления их из общей массы других вещей».

Кажется 6–7 мая по старому стилю мы выехали из Тобольска и через несколько дней прибыли в Екатеринбург. Дорогой Родионов также худо держал себя с нами. Он не позволял в грубой форме, с придирками затворять Княжнам Их каюты. Алексея Николаевича с Нагорным он запер снаружи на ключ, и Нагорный нарочно разбудил его ночью, требуя выхода».

Более мягко звучит мнение о Родионове М.Г. Тутельберг. Из протокола допроса горничной императрицы М.Г. Тутельберг следователем Н.А.Соколовым 23–27 июля 1919 г.: «В мае месяце к нам пришел новый комиссар Хохряков и какой-то Родионов. Кто такой был Хохряков и Родионов, не знаю. Главными них, как мне казалось, был Родионов. Он похож был на интеллигентного человека: на офицера, но грубого. Я не знаю, как он обращался с княжнами, а с монашками, которые приходили петь за богослужением, он обходился худо: он их обыскивал перед тем, как пустить их в комнаты. Когда мы потом в Тюмени садились в вагон 4-го класса, он нам сказал: «Вам теперь по-другому жить придется»… Опознал ли Татищев или Гендрикова или Буксгевден Родионова, я не знаю, и не слыхала об этом ничего. Я ничего не знаю, как обходился Родионов с Нагорным. Я не слышала, чтобы Родионов плохо обращался с княжнами и Алексеем Николаевичем. Я слышала, что он «советовал» княжнам не запирать дверей их кают, мотивируя это требованием безопасности для них же самих: может ведь случиться пожар. Я знаю, что он запер Алексея Николаевича снаружи на замок, но, по-моему, он это сделал из хороших побуждений: мало ли кто может взойти, а внутренней охраны не было».