– Значит, твоя мать никак не могла быть француженкой-гугеноткой, – заключил Андрей.

Ему пришлось буквально заставить себя произнести эти слова. С этого момента хода назад не было. Она убрала руку.

– К чему ты клонишь?

– Я не обнаружил никаких следов Маркеты Андель, не только ни единого реального следа, но и ни одной сплетни. Впрочем, я ничего не услышал и о группе благородных дам из Богемии, которые якобы оказались в этих краях пытаясь объединить христианскую церковь.

– С кем это ты, интересно, мог говорить о них в Под. лажице? – спросила она.

Звучал ли ее голос презрительно или ему показалось?

– Я кое с кем побеседовал, Ярка. Встретил одну женщину, прожившую в этом районе всю жизнь, и она убедила меня, что никогда сюда не прибывала группа женщин во главе с той, кого ты считаешь своей матерью.

– Возможно, мама была не из Богемии?

– Все, что мне удалось обнаружить, – это легенду о группе беженцев, женщин и детей, из Франции, гугенотов, избежавших массовой резни в Париже, которым удалось добраться сюда, в этот Богом забытый край.

Ярка не отвечала. Вместо нее заговорили ее руки: они вцепились друг в друга с такой силой, что побелели суставы.

– Я видел этих женщин и детей, – продолжил Андрей. Он не смог совладать со своим голосом, и тот задрожал. – Я видел, как они погибали под ударами топора безумца. Среди них была и моя мать. История, которую ты рассказала мне, правдива, Ярка. В ней есть только небольшой изъян.

– Ах, – слабо произнесла она, но он понял, что она тоже заставила себя говорить.

– Ты рассказала мне мою собственную историю, Ярка. Ты мне рассказала все то, что мне и так было известно, и ни на йоту больше того. Я ничего не знал о французских беженках, поэтому тебе тоже о них ничего известно не было. Я видел только женщин и детей. Ты рассказала мне историю, которую я рассказывал его величеству, лишь немного приукрасив ее.

Ярка сжала кулаки и посмотрела ему прямо в лицо. Сейчас ее глаза увлажнились, но слезы не полились из них. А ведь он уже понял, как легко она плачет. Тот факт, что на этот раз ей удалось сдержать слезы, одновременно огорчил его и вселил в него ужас.

– Я мог бы спросить тебя: от кого ты услышала эту историю, если до тебя ее слышал только кайзер? Но я рассказывал ее ему так часто, что смею предположить: огромное количество людей могли прижаться ухом к двери и подслушать мой рассказ. Я также мог бы спросить, кто отдает тебе приказы, но я совершенно не желаю знать, замешаны ли здесь мерзкий верховный судья, или жирный Розмберка, или кто-то другой из целой своры завистников, которую я приобрел. Но один вопрос я все же должен задать тебе…

– Не надо, – попросила она. – Не спрашивай.

– …почему ты так поступила? И еще…

– Пожалуйста.

– …наша с тобой любовь – такая же чудовищная ложь, как и история о твоей матери?

– Господи, прости меня, – прошептала она и все-таки расплакалась.

У Андрея так сильно заболело горло, будто его кто-то сдавил.

– Я бы очень хотел простить тебя, Ярка. Но я также хотел бы понять…

– Уходи, Андрей. Уходи. Он больше не станет преследовать тебя. Ты уже исполнил свой долг.

– Что?

– Уходи. Ты не сумеешь помочь мне. Ты можешь помочь только себе.

– Расскажи мне все, Ярка!

– Уходи.

– И не подумаю.

Она неожиданно вскочила на ноги. Андрей испугался и непроизвольно сжался на своем стуле. Ярка наклонилась через стол и нависла над ним. Щеки у нее горели, а из глаз бежали слезы – подобно крови из открытых ран.

– Уходи! – прошипела она. – Ты хочешь понять? Хорошо! Я помогу тебе понять. Все было ложью. История о моей матери, да само мое имя – уже ложь! А наша любовь – самая большая ложь из всех. Я тебя не люблю. Я никогда тебя не любила; а та, кого ты любишь, – это придуманный образ, которого никогда не существовало в действительности. Он вырос из дождя с градом, в котором в свое время погибли твоя мать и другие женщины. Он должен был заставить тебя вспомнить, кто ты есть, и привести тебя к тому месту, на котором произошла резня; к месту, которое разыскивал твой отец, потому что узнал, что там спрятана одна книга, благодаря которой может либо погибнуть, либо возродиться христианская церковь. Образ должен был сделать все, лишь бы ты поверил ему и привел его туда. Ты повел себя именно так, как и было задумано, Андрей, и в том, что Книги не оказалось на месте, нет твоей вины. А то, что произойдет дальше, тебя совершенно не будет касаться, потому что ты больше не играешь никакой роли в этих поисках. Возможно, ты играл определенную роль для Ярмилы, вот только самой Ярмилы никогда не существовало.

– И это все? – выдавил из себя Андрей.

– Да! – выкрикнула она, все еще склоняясь над ним, перегнувшись через стол. – Это все! А теперь уходи!

– Почему же ты плачешь, если это и правда все, что ты хочешь сказать мне?

– Я не плачу! – Она почти кричала. – А если и так, то уж точно не о тебе.

– Нет, – согласился он, – не обо мне, но о себе.

Она открыла было рот, чтобы ответить, но промолчала. Глаза ее сверкали.