— По домам. Все на сегодня. Завезу тебя, потом Настю с аэродрома заберу.

— Может, вместе за ней заедем?

— Все равно тебя завозить. Не, давай тебя сначала.

Ехали молча, мыслей в голове было столько, что на слова места уже не оставалось. Разве что у Федьки спросил разок:

— У нашей группы в «Горсвете» дежурство когда?

Федька задумался, что-то повычислял на пальцах, затем вполне уверенно ответил:

— Завтра на сутки заступают.

— Понятно.

— Зачем тебе?

— Хочу на Пашу глянуть.

— На хрена?

— На хрена? — переспросил я, сам задумавшись. — Да так… есть у меня ощущение, что с Пашей бы поговорить нужно всерьез. Там, где никто нам не помешает. И задать ему все-все вопросы, которые у нас накопились.

— Хм, — явно удивился Федька. — Потом ведь просто разойтись не получится, так? Гулять ведь его не отпустим, выходит?

— Выходит что так, — согласился я с таким его выводом. — Но других вариантов не вижу, если честно. Да и причин его отпустить ты мне как-то не дал. На хрена его отпускать? Чем заслужил?

— Черт его знает, — озадачился Федька вконец. — Как-то странно просто, служили вместе, пили вместе, жрали вместе, а тут вот так. Как можно?

— А как нужно, Федь? Ты что предложить хочешь?

— Да не знаю я, — отмахнулся он.

— Ну видишь, не знаешь. А я знаю, что Паша знает много такого, за что ему по всем понятиям башку проломить можно.

— Ты проламывать будешь? — посмотрел он мне в глаза.

— Да хоть бы и я, — не отвел я взгляда. — Кто-то же должен, верно?

Федька только вздохнул тяжело. Я его понимаю, поскольку все мои планы пока только в теории. А во что выльется практика — я ни малейшего представления. В людей мне уже стрелять приходилось, и раньше, в восьмидесятых, и недавно совсем, уже здесь, да только все в бою. А вот так, чтобы самому приговорить и самому же казнить… И ведь понятно, что другого выхода нет. И Пашу надо… того, изымать из оборота, как мне кажется. И сделал он для этого более чем достаточно, похоже, и знает он много наверняка. И знает то, что и нам бы узнать не помешало.

Доехали до общаги на Засулич, Федька вышел и направился к освещенному подъезду, а я, стоя у машины с карабином наготове, прикрывал до тех пор, пока он не скрылся в подъезде. Только после этого я погнал «кюбеля» на Краснопролетарскую, к аэродрому. И лишь теперь. Когда остался один и не с кем стало разговаривать, понял, насколько натянуты нервы. Пока ехал, постоянно поглядывал в зеркала, проверяя, никто следом не тащится? Пару раз даже останавливался за поворотами, выключая фары и ожидая, что кто-то проскочит мимо, но ничего такого не происходило. Карабин лежал на соседнем сидении, только руку протяни, ремешок на кобуре откинут.

Но ничего не произошло. Я подогнал машину к опущенному шлагбауму аэродрома, остановил, огляделся, прислушался. Нет, все тихо. У входа в ангар стоят обе аэродромные машины, и полуторка, и АР-43 с поднятым тентом — вполне лихой джип советского производства, который в моей действительности в серию так пойти и не смог. А жаль, хорошая машина.

Работу они закончили, все уже переоделись, но никто не расходился. У меня сложилось впечатление, что из-за Насти, то ли она что-то сказала, то сами люди что-то почувствовали. Ну и хорошо, больше спасибо, мне так тоже как-то спокойней. Поздоровался со всеми, а заодно и попрощался, потому что эти «все» сразу к выходу потянулись. Николай с механиками в АР-43 загрузились, ну а Настя, понятное дело, ко мне.

— Как у тебя? — спросила она, когда машина тронулась с места и я развернул ее на узкой подъездной дороге, мешая снег колесами.

— В рабочем порядке. Кстати, ты не хотела бы недельку-другую в Сальцево пожить?

— Медовый месяц устроить решил? — улыбнулась она.

— Можно и так сказать, — кивнул я. — Только не с тобой, потому что я в городе останусь.

— С ума сошел? — спросила она вполне доброжелательно.

— Мне бы так спокойней было, если честно. Или больной объявись и просто дома посиди, никуда не выходя. Чем-нибудь подперев дверь для надежности.

— Даже вот так?

— Как-то так, — кивнул я. — Похоже, что мы кучу дерьма разворошили.

— Я не могу, у нас работы полно.

— Погода нелетная, справятся без тебя. Давай я завтра на аэродром сгоняю и скажу, что ты гриппом заболела. Давай?

— Нет, не давай. Обещаю только из ангара вообще не выходить. Годится?

Ну хоть так. Если честно, я просто упертого «нет» ожидал. У женщин как-то среднего не дано обычно, или истерика, или упертость. И никакой между ними золотой середины. Почему так, интересно? Мой личный опыт подсказывает, что в принятии решения женщины обычно руководствуются не оценкой обстановки, а исключительно манерой «подачи материала». Настя вот первое счастливое исключение из правила. Хотя, может я и не прав, настаивать не буду.

— Вообще не выходить, хорошо? То есть ни на секунду, — сразу начал я закреплять отвоеванные позиции.

— Вообще, — подтвердила она.

— Люблю тебя! — сказал я со всей искренностью.

В этот момент я любил ее особенно сильно за то, что она освободила меня от необходимости долго и безуспешно ругаться, чего я ожидал. Хотя и так люблю, что уж скрывать. Даже если бы поругались, то все равно бы любил.

До дома от Краснопролетарской доехали минут за пять. Когда я проехал мимо подъезда, не остановившись, Настя лишь спросила: