Я быстро сунул шуршащую упаковку в карман, но тем не менее не показал своей ярости. Когда нужно, я могу скрыть свои чувства. Ради общего равновесия. Я просто подхватил тележку и повез ее к кассам. За булочку мы тогда магазине не заплатили, но зато сполна расплатились в другом месте.

Машина завернула на уже знакомую нам дорожку. С горушки открывался все тот же безрадостный вид на деревню в стране, где период первоначального накопления капитала затянулся и, очевидно, продлится лет еще так тридцать. Но мне было не до этого. Я сидел сзади и слушал про «маленькое дельце» от белобрысого пиздюка с переднего сиденья и ни хуя не понимал, мною манипулировали отличные от мыслительных механизмы – ярость и отмщение. Безапелляционные механизмы.

Естественно, мы свернули направо и, как я и ожидал, по хорошо заасфальтированной дорожке подъехали прямо к решетчатым двухметровым воротам. Судя по дому, тонированная «девяносто девятая» явно не соответствовала полному статусу урода с щелками под глаза. Наверняка она была его первой и недавно купленной тачанкой. Дом же, точнее сказать, горбатый урод, внушал некое чувство, отдававшееся трепетом в коленках. Трехэтажный особняк из кирпича с двумя внешними лестницами, подземным гаражом и сауной человек на пять на третьем этаже. И это не говоря о прилегающих постройках. Меня подобные зрелища не удивляют уже лет так пять. Все очень просто – просто я знаю, что заложено в основание дома. Тысячи взяток, галлоны крови, грязные деньги и тому подобный сучий мусор. А еще говорят, будто после гитлеровской Германии средства достижения целей играют в мире новую, осмысленную роль! Вбейте девятиинчовый гвоздь в лобную кость тому человеку, который будет грузить вас подобной хуйней. Потом скажите, я разрешил. Заткните свои хлебальники, сраные философы с социологами, откройте ваши сраные глаза, ебанутые психологи с политологами! Мы все вместе движемся по наилегчайшему из путей – под откос, в отстойники для общемирового говна. И при этом не только все развитые страны мира с дипломатическими улыбками на охуенно счастливых лицах, но и мы сами, довольные феерической пустотой происходящих с Россией событий, заталкиваем себя все глубже и глубже в пропасть, из которой уже не будет возврата. Мы полностью предеградируем, и вот тогда-то никакой придурок, вроде ловеласа Пушкина или транжиры Достоевского, нам не понадобится. Мы будет бегать по Великой Русской равнине с деревянными палицами в руках и колотить ими друг друга до смерти! Посмотри вокруг! Кругом одни догнивающие останки от культуры. Мы дерьмо, живем в дерьме, питаемся дерьмом, воспитываем дерьмо! Что хорошего осталось в нас? Одно сплошное дерьмо, бьющее потоком из уст. Хотите возразить? Пошли вы ВСЕ на ХУЙ! Заткнитесь и умрите, СУКИ БЛЯДСКИЕ! Вы думаете, вы настолько великолепны?! ВЫ ДЕРЬМО! Песчинки, налипшие на целлюлитную задницу Вселенной. Пошли вы все на!.. Заткнитесь и сдохните! Сдохнете и только тогда заткнетесь!!! Дерьмо на вас!!!

Нас встретила нейтральной улыбкой его мать. Женщина явно перевалила за лучший отрезок своей жизни и начала быстро стареть. На лице наметилось образование резких и глубоких морщин, выкрашенные под блондинку волосы в ее возрасте никого из мужской половины привлечь не могли, кожа, хотя и была поливаема всевозможными тониками и кремами, навсегда утратила ощущение бархатистости и свежести. Единственное, что меня поразило, так это мысль: «Почему женщина с такими деньгами не сделает себе пару пластических операций?» Время устанавливало свою неумолимую диктатуру – диктатуру старения. «Все подвластно ему, и мы тоже когда-нибудь будем тлеть в земле», – вертелось в мозгу.

Жили они, как выяснилось за обедом, без хозяина, т.е. без отца и мужа. В современной России возможны два варианта развития событий семейной саги таких вот ублюдков, приведшие к подобному положению: либо папенька не захотел делиться с дружками, и его убили, либо просто свинтил к бабе помоложе.

Хотя мать белобрысого и была матерью-одиночкой, из разговора за обеденным столом стало ясно, что такая женщина запросто переживет все, что угодно: и убийство, и измену. Закусывая французской булкой с лососиной, я отхлебывал из миски наваристый борщец и пытался понравиться ей. Заводил всякие приятные ей разговоры: о доме, о хозяйстве, о еде, которые в принципе ни хрена ни для меня, ни для нее не значат. Я был далек и от этого дома, и от борща, и от «сегодняшнего дельца». Внутри загорелся нехороший огонек, и он не покидал меня. Я не понимал сути происходящего, но чем сильнее я врал, тем глубже проникал внутрь самого себя и там запирался, словно долбаная мидия внутри ракушки.

Но я все еще сидел на первом этаже особняка в кухне в окружении своих друганов, уплетающих борщ за обе щеки, и двух чужих и неприятных мне людей. Не знаю, может, причиной такого отношения стала моя ярость на белобрысого с его распальцовкой. А может, просто банальная зависть, которая и сгубила Каина. Я не знаю, просто то, что я тогда почувствовал, сидя в плетеном кресле, никак нельзя назвать христианским чувством, скорее ощущением, неизбежным, фатальным привкусом реальности, который перешел в тупую агрессию и подчинил себе мое тело.

13.12.02, старые знакомые – новые проблемы, багряный закат

Машина въехала в Пушкин. Всю дорогу наш новый знакомый рассказывал какую-то байку про свою очередную разборку: мы, бля, – туда, они, бля, – навстречу, и тому подобное без конца. Но я не прислушивался к его бредням, я поглядывал по сторонам, потому как, стыдно признаться, в Пушкине был всего раз и уж не помню когда. Хуетес этот с каждой секундой раздражал меня все сильнее. Две банки пива начали действовать, и я, слегка расслабившись, просто задал вопрос:

– В чем дельце-то состоит?

Но он не ответил. Машина остановилась.

Мы стояли перед целью. Да, пожалуй, так правильнее сказать. Потому как цель являла собой новый Ford Expedition. Белобрысый сглотнул. Дерьмо! Это очень плохо, если он не знал о таком развитии событий. Придется самим все обмозговать. Тесак и Прыщ в надежде смотрели на меня. Я был так поглощен последние три часа своими тупыми внутренними переживаниями, что практически забыл об их существовании. А еще другом называюсь! Придется одному все обмозговывать.

Хорошо, наверное, принимать решение, когда на деле ни хрена не знаешь. И особенно, если по пугливым бегающим точкам в щелках человека, затащившего тебя в это дерьмо, можно прочитать не столько неуверенность и тревогу, сколь плохо скрываемую истинную сторону событий. Очень хреново, я вам скажу, ребятки, принимать молниеносное решение и, открыв дверцу тачки, выходить в неизвестность! Или безвременность?.. Холодную, как сам ледяной Ад.

Мне стало известно только одно – кто-то должен выйти и поговорить с людьми из «фордевича». На этом доступные мне данные о ситуации ограничивались. Асимметрия информации, блииин! Я понял, белобрысый скрывает часть правды, так как именно она его и пугает. Но я выпил две банки пива, а старые раны практически зажили... И, вообще, с какого хуя мне кого-то бояться?! Что может помешать человеку взять груз ответственности на себя, если у него самого ничего нет?