Во Франции король живет только с доходов со своей земли, а его участок далеко не самый большой. У многих древних родов владения гораздо крупнее, однако налоги королю не платят, что является сладкой мечтой английских лордов.

И потому каждый мечтает ослабить королевскую власть, ибо тогда закон можно взять в свои руки, налоги не платить вовсе, с крестьянами обращаться, как изволится: кого-то казнить, кого-то миловать, вернуть право первой брачной ночи…

Шерифы гибли не только от рук разбойников, в ряде случаев местные бароны пострашнее любых злодеев, подстерегающих на лесных тропах.

Возможно, шерифов было убито слишком много, это слишком явное сопротивление, а его вот решили осудить официально, как он сам большинство разбойников убивал на месте, а одного демонстративно вешал при большом скоплении людей, дабы все видели торжество законности…

Для суда и осуждения на казнь он подходит лучше всех: на каждом шагу преступал букву закона, потому что действовал в духе закона…

За ним пришли уже утром следующего дня. Он не успел проморгаться после темноты заточения, как ему сковали руки, опутали грудь тяжелыми цепями со звеньями в кулак и после утомительного путешествия в окружении стражи ввели в роскошный зал, такой больше под стать собору, на своде цветные витражи с фигурами святых, со стен свисают красные полотнища с гербами Плантагенетов, под противоположной стеной за массивным барьером с фигурно вырезанными балясинами небольшой помост, на нем длинный стол с судьями, их семеро, как насчитал Гай, а еще справа и слева, тоже за отдельными барьерами, присяжные по шесть человек с каждой стороны. Судьи в черном, хотя и с золотыми цепями, а генеральные судьи еще и в шубах без рукавов, в зале холодно и сыро, присяжные вообще кто в чем, но одеты даже теплее судей.

Есть еще и место для публики, там расположились на лавках со спинками десятка три вельмож, морды скучающие, но когда Гая ввели, гремя цепями, в их глазах появилось любопытство, а лица расплылись в довольных улыбках.

Впрочем, публика отделена рядом крепких гвардейцев с пиками в руках, их вообще в зале многовато.

Сэр Ковентри, генеральный прокурор, вышел сбоку, в руках свернутый в трубочку лист бумаги, уставился в заключенного рыбьим взглядом и провозгласил:

— За тяжкие преступления я требую приговорить сэра Гая Гисборна к смерти!.. Он присвоил себе полномочия, которыми не обладает даже король: карать заподозренных в преступлении на месте, не дожидаясь суда!.. Более того, что вломился в замки сэра Уильбура и сэра Церестера, произвел аресты, глубо нарушив сразу несколько законов о привилегиях лордов в той части, где говорится о неприкосновенности жилища!

Он умолк, и, пока восстанавливал дыхание после такой длинной и сложной фразы, Гай сказал громко:

— Передергиваете, сэр Ковентри!

Прокурор побагровел:

— Что? В какой части?

— В любой, — отрезал Гай. — Когда разбойник один, его легко арестовать и предать суду по всем правилам, после чего повесить на специально сооруженной для такого случая виселице на главной площади города! Но когда их несколько сотен, а нас всего два десятка, то это уже не аресты, а война! Мы спасали край от ширящегося насилия, поджогов, убийств и грабежей!.. В таких случаях в действие вступают другие законы!..

Сэр Ковентри провозгласил мощно:

— Нет других законов, кроме закона! Вы отрубили руку барону Тошильдеру…

Гай прервал:

— По тому обвинению был суд, я оправдан. Вы ставите под сомнение решение того суда, что прошел в присутствии принца Джона, поставленного законным королем Англии замещать его?

Сэр Ковентри смутился лишь на мгновение, но среди публики это заметили, кто-то даже крикнул: «Браво, Гисборн!», но Ковентри тут же сказал коварно:

— Но вы вломились в жилище графа Кирстоффа среди ночи, как самый настоящий разбойник…

— Со мной были два королевских бейлифа, — прервал Гай. — Кроме того, там я захватил, арестовал и вывез разыскиваемого за многие преступления небезызвестного всем разбойника Ульфа, который нашел у графа приют!

— Которого до суда не довезли, — прервал в свою очередь сэр Ковентри с явным удовольствием. — А повесили по дороге!

— Нам сообщили по дороге, — пояснил Гай, — что поместье сэра Фарлона осаждают мятежники. У нас был выбор: либо везти преступника в тюрьму и позволить мятежникам захватить усадьбу и убить сэра Фарлона вместе со всей его семьей, или же поспешить ему на помощь… Мы выбрали второй вариант.

— И снова нарушили закон, — сказал Ковентри громко. — Я смотрю по вашему делу, вы словно нарочито нарушали закон почти в каждом случае!

Судьи довольно переговаривались, Гай ощутил то тягостное состояние, когда уже все наперед известно и ничего нельзя сделать. Его уже осудили, приговорили к расправе, и что бы он ни сказал — это слова на ветер, а присяжные подобраны из тех лордов, что ревностно защищают свои права и привилегии, хотя среди них по закону должны быть представители всех сословий, даже крестьяне-фригольдеры…

— Законы пишутся для мирного времени, — ответил Гай устало, — меня же направили в графство, где уже полыхали пожары разбоя и мятежа. Для такого написаны другие законы… Законы военного времени! Я им и следовал.

Сэр Ковентри вскричал:

— Нет таких законов! Это называется иначе — беззаконие!

— Чтобы хорошие люди могли спокойно жить, — ответил Гай, — кто-то должен стать плохим…

— Никто не должен!

— Не смешите народ, — отрезал Гай.

В зале все чаще выкрикивали: «Гисборн, не сдавайся!», «Держись, Гай!» — и хотя понятно, эти зеваки хотят лишь, чтобы смакование жестокого суда продлилось, всегда приятно наблюдать за тем, как свора злобных псов рвет на части загнанного оленя, но он ощутил, что и такая поддержка греет истерзанную душу.