Джордан повернулся с таким видом, будто собирался что-то сказать, но передумал. Голос звучал ровно, почти равнодушно:

— А если бы Блэйз жил еще долго, что бы ты делала?

— Ничего бы не делала! Боже, как жестоко! — яростно прошептала Герда.

Казалось, она вот-вот расплачется. Его присутствие становилось невыносимым. Она-то думала, Джордан все поймет и поверит. Открыла ему душу, а он растоптал ее доверие, надругался над ее чувствами. Удрученная и подавленная, единственное, чего она хотела сейчас, — не видеть его, остаться одной. Но Джордан, казалось, ничего не замечал. Он резко подошел к кровати и наклонился к ней. И вдруг впервые она увидела, какая мучительная борьба происходит в его душе. Выдали глаза, полные сомнения, раскаяния и нежности.

Неуверенно, увещевающим тоном он произнес:

— Это все меняет, понимаешь? Я никогда, никогда бы не вел себя так с тобой, если бы знал все, что ты мне только что рассказала. — Он неуклюже, несмело обнял ее в попытке хоть как-то утешить. — Я не прошу прощения, но ты должна поверить, что я действительно не хотел тебе зла.

Но когда затронуто чувство собственного достоинства, очень трудно рассуждать здраво, очень трудно заставить себя простить. Меньше всего на свете Герда сейчас хотела этих снисходительно-самодовольных объятий. Она содрогнулась от возмущения и грубо отстранилась:

— Я уже сказала… Мне все равно.

Джордан опустил руки, выпрямился и с горечью посмотрел на нее. Нотки равнодушия в голосе прозвучали фальшиво и наигранно.

— Полагаю, что бы я ни сказал, я все равно виноват.

Герда с усталым вздохом откинула назад волосы и нагнулась, чтобы обуться.

— Прошу тебя… Я просто хочу все забыть. Я ни в чем тебя не виню.

— Да? То, как ты на меня смотришь, — уж лучше б убила.

Никак не реагируя на этот крик души, она невозмутимо принялась расчесывать волосы. Вдруг он с силой хлопнул себя по бедрам, встал и перешел почти на крик:

— Прекрасно! Пусть я ошибся насчет тебя. Все, я каюсь, но… — Он зло усмехнулся. — Но ведь вот в чем штука: если бы я соблазнил тебя тогда, ты бы меня упрекала, может быть, даже возненавидела. Но я этого не сделал. Ты оскорбилась и поэтому все это время избегала встреч со мной.

Какая мерзость! Герда сморщилась как от боли. Ею овладела жуткая, неконтролируемая ярость. Плевать, что, говоря такие вещи, он пытается заглушить свой собственный стыд, стараясь хоть как-то оправдаться в собственных глазах. В любом случае такую жесткость нельзя понять. Невинная девочка. Дурочка! До сих пор наивно полагала, что она особенная, что для нее сказка окажется былью.

Как сумасшедшая, от слез не разбирая ничего на своем пути, отмахиваясь от его предложений подвезти ее, Герда выскочила из дома в надежде найти спасение в бездонной черноте ночи.

Герда думала, что не переживет эти ужасные выходные. Дикая, горькая, беспричинная ненависть ко всем мужчинам, и особенно к Джордану Блэку, сменялась припадками самобичевания, безосновательного чувства презрения к самой себе. Уже прекратились отчаянные попытки понять и объяснить действия и слова Джордана, осталась только невыносимая боль от осознания последствий произошедшего. О контракте теперь нечего и думать. Но еще обиднее, что она дала Джордану повод к неуважению, а может, даже насмешке, не говоря уже о том, что сама не могла без отвращения смотреть на себя в зеркало.

Герда отправилась в больницу навестить Ховарда. Выглядела она, мягко сказать, не лучшим образом — на изможденном лице с припухшими веками все признаки подавленности и уныния. Ховарду нельзя было рассказывать плохие новости о контракте. Да и видеть Герду в таком состоянии тоже не способствовало выздоровлению. Но она обещала. Ничего не поделаешь — надо ехать. Увидев его сидящего на террасе для посетителей, такого веселого и сияющего, она на мгновение забыла о неприятностях. Но потом вспомнила, что ему еще ничего не известно о состоянии дел компании, и на душе стало тоскливо.

Улыбаясь и щурясь от яркого солнечного света, он с радостным нетерпением протянул ей руку:

— Чудный денек, а?

Герда села рядом, старательно растягивая губы в улыбке. Какая разница, какая погода? В ее теперешнем состоянии в самый раз были бы ураган, дождь с градом и свинцово-черное небо.

— Если так будет продолжаться, мне понравится отдыхать. Я разленюсь и не захочу возвращаться на работу. Буду гулять, валяться на солнце, играть в кегли. По возрасту, честно говоря, пора бы уже угомониться.

— Не кокетничай. Не такой уж ты и старый. И что, по-твоему, в кегли играют только пенсионеры? — Она хотела пошутить, но получилось как-то натянуто и неестественно.

Постепенно улыбка сменилась тревогой.

— Дорогая, что случилось? У тебя такой вид…

— Все нормально, — с наигранной веселостью ответила Герда. — Я в полном порядке.

— Да? С трудом верится. И все-таки, может, я чем-нибудь могу помочь?

— Да ничего не случилось. Ничего серьезного. Кроме, только… — Герда лихорадочно соображала, как лучше сказать ему о контракте. Надо сделать это спокойно, непринужденно, чтобы он подумал, будто ситуация не безвыходная, что не так уж все и плохо.