– Не смейте прикасаться ко мне, вы… вы, милорд! Это частное владение.

– Ничто… ни охрана, ни ключ, ни чертова калитка не помешают мне, Грейс, – тяжело дыша, проговорил Майкл, – даже я сам.

Снег падал на ее прекрасные белокурые волосы и смертельно бледное лицо.

– Вы – безнравственный человек, ваша репутация такая же темная, как… – с жаром говорила Грейс, лотом замолчала. – Я никогда в это не верила, только теперь… Я… Ой, отпустите меня.

– Нет. Ты уже знаешь, что во мне нет этой проклятой гордости. И меня не волнует, даже если ты считаешь меня самим дьяволом, но я поговорю с тобой, хочешь ты этого или нет. Поэтому выбирай, дорогая, произойдет это здесь, на открытом воздухе, или в твоих теплых покоях?

– Говорите то, что вы должны сказать, прямо здесь, мистер Раньер. О, простите, ради Бога, я хотела сказать лорд Уоллес. Как вам известно, я обожаю холод… Кровь викингов, не помните? Такая непохожая на горячую кровь лгущего, коварного, бессовестного, злобного… кузнеца.

– Да, – засмеялся Майкл, и этот смех показался ужасным и неискренним даже для его собственных ушей, – тебе понадобится скандинавская сила, чтобы вынести это.

И сердце ангела, чтобы поверить этому.

Майкл замолчал и постарался привести в порядок свои мысли и слова, продолжая крепко удерживать Грейс за плечи. Он ни капли не сомневался, что она сбежит, если только он отпустит ее. В нем не было ни капли благопристойности джентльмена, поэтому он не отпустит ее, пока не закончит разговор.

– Грейс… Я… – Он запнулся, подыскивая нужные слова, но только на секунду. – Я действительно граф Уоллес, Майкл де Пейстер. Моя мать – Лавиния Раньер де Пейстер. – Сквозь крупные хлопья снега, кружившиеся в воздухе, он пытался разглядеть выражение ее лица. Грейс смотрела на замерзавшую землю. – Она умерла, когда я родился, и до семи лет я воспитывался в поместье Уоллес-Эбби. Но потом, как я тебе говорил, случился большой пожар и все сгорело.

– Это тогда, когда ты решил, что убил кого-то? Ой, нет, вспомнила, тебя же похитили цыгане? – с плохо скрываемым недоверием в голосе спросила Грейс.

– Нет, – прошептал Майкл и опустил руки. – Меня никогда не похищали цыгане. Я ушел сознательно… с благодарностью.

– И почему ты это сделал, Майкл?

– Потому что это я устроил пожар! – выкрикнул Майкл, и горячее виноватое дыхание заклубилось в ледяном воздухе белым облачком. – Я был избалован, упрям и часто ночевал в конюшне и иногда забывал погасить лампу. И всем в аббатстве было это известно. Мой отец погиб в этом пожаре. Конюх Ховард Мэннинг сказал мне, что я должен отвечать за это.

Тут Майкл заметил, что она дергает его за рукав. Практически трясет его. Да так сильно, что он едва не упал. И только груз вины позволил ему удержать равновесие.

– Грейс, что такое?

– Ответь мне, черт возьми, – хрипло сказала Грейс.

– Что ты мне говорила? – Сквозь сильный снег Майкл увидел следы слез на ее щеках.

– Ты знаешь, что маленького ребенка никогда бы не осудили за такое несчастье.

– Да, – с окаменевшим подбородком подтвердил Майкл. – Но когда тебе семь лет, а лицо, облеченное властью, говорит, что он видел, как ты зажигал лампу, и ты это помнишь, и когда ты просыпаешься от слепящего дыма, который заполняет твои легкие, и слышишь ржание лошадей, когда дым окутывает все помещение, то нетрудно поверить, что именно ты во всем виноват и должен нести ответственность. И когда этот человек, – прикрыв глаза, едва слышно продолжал Майкл, – конюх, который всегда отличался благоразумием, предложил мне способ избежать преследования, которое последует очень скоро, я ухватился за эту возможность. Грейс… Помнишь, когда ты сказала мне, что струсила и сдалась? Помнишь, когда ты сказала, что всегда от всего бежишь? Майкл сделал шаг назад. – Так вот, ты ничего об этом не знаешь, – отступая еще на шаг, подытожил он.

– Не смей уходить от меня, – угрожающим тоном сказала Грейс.

– Ты хочешь, чтобы я остался?

Грейс приблизилась к нему и ткнула рукой в грудь.

– Ты не уйдешь от меня, пока не ответишь на мои вопросы. Понимаешь?

– Все, что угодно, Грейс, – тихо согласился Майкл. – Я сделаю все, что ты хочешь, ради своей забытой Богом оставшейся жизни.

– Ты пойдешь со мной прямо сейчас. – Грейс с удивительной силой вцепилась своими маленькими пальчиками в его руку. – Совершенно ясно, что за этим кроется что-то еще, и я не успокоюсь до тех пор, пока не вытащу из тебя всю правду, до последней капли. Я не позволю вам одурачить меня трижды, милорд.

Ощущая себя котом, которым руководит мышка, Майкл позволил Грейс повести себя к дальней калитке; в окнах на другой стороне ее роскошного дома мерцал свет горящих свечей.

Они поднялись по мраморной лестнице, и перед ними тотчас распахнулась входная дверь. К чести дворецкого, он не сказал ни слова, когда Грейс, отряхивая на ходу снег, направилась вместе с Майклом через холл к лестнице, ведущей наверх.

Майкл переставлял за ней ноги, абсолютно не желая втягивать ее в подробности своей жалкой жизни.