Спокойный мужской голос вежливо ответил:

— Терпи эту, пока мы не уедем.

— Сколько это может продолжаться? Мы же не можем все время переводить Розу из школы в школу, это нехорошо для нее. Вот, возьми лучше этот кусок. Каким-то чудом ей удалось его не испортить. Знаешь, что она делала с мясом? Варила! Варила вырезку, ты можешь представить?

— Ну, там, откуда она приехала, и собак едят, — произнес другой мужской голос, более низкий и грубый.

Ленгтон внимательно слушал. Застучали ножи и вилки, а потом снова заговорила миссис Орсо:

— Возьмите салата, только не спрашивайте, чем она его заправляла. Она даже оливковое масло с уксусом смешать не умеет.

— Передайте мне майонез, — произнес низкий голос.

— Милая, посмотри, как там Роза, и позови Дэвида, может, ему понравится эти подметки жевать.

Раздался смех, и грубый голос сказал:

— Была бы киска, может, и сжевал бы.

— А ну, придержи язык! При моей жене попрошу!..

Ленгтон чувствовал, как по нему ручьями бежит пот.

— Судя по всему, это Эммерик, и если она пошла за Дэвидом, то кто же тот, сквернослов?

Снова стук приборов о тарелки, потом шаги и третий мужской голос:

— Франклин звонил. Говорит, нагрянули таможенники, обшарили весь склад — кто-то в управлении попался на взятках.

— Не наш, с нашим все в порядке, — сказал Эммерик.

— Они так долго возились, что он даже запаниковал.

— Спохватились! Груз давно проверили и выпустили, так что не нервничай.

— А я и не нервничаю, просто рассказал тебе для сведения. Ты знаешь, мне всегда не нравилось, что этот придурок из Паркхерста крутится около меня.

— Так потеряй телефон! — посоветовал Эммерик.

— Черт, и правда как подметка. Не могу я жрать эту дрянь, — сказал грубый голос.

Послышался звон, как будто тарелка упала на пол и разбилась.

— Ты начинаешь меня доставать. Не можешь есть, так отдай собакам, но, если ты сервизные тарелки будешь бить, я…

— Ну, прости, прости, только это не мясо, а издевательство. Дай, что ли, майонез, хоть салат пожую. С утра ничего во рту не было, голодный как волк. Посидишь тут взаперти, так и совсем спятишь. Может, сучку Эллу наверх пошлешь — пусть хоть мне постельку застелет…

— Знаешь, иногда от твоей наглости меня тошнит. Ты что, не соображаешь, сколько у меня головной боли из-за того, что ты мне ее всучил?

— Но я же не знал, что этот ненормальный тут объявится.

— Только он взял и объявился.

— А у меня мясо как мясо, — вставил Дэвид.

Опять раздался стук ножей и вилок, потом хлопнула пробка, забулькало вино, звякнули бокалы.

— Сколько еще Милтон будет возиться? Я черт знает сколько лет печатал без всяких проблем, а этот болван нас теперь за нос водит. Когда он появится? — спросил грубый голос.

— Когда все сделает. Если бы ты сам не прокололся, ничего бы вообще не случилось. Ты с этой девицей с катушек слетел, тогда-то все и началось. С тех пор у тебя прокол за проколом, а мы за тобой без конца подчищаем, так что не доводи меня. Не доводи! — угрожающе произнес Эммерик.

— Ладно, брось, ни для кого не секрет, почему вы меня терпите: оглянись-ка вокруг! И дело не только в этом доме — я тебе нужен. Так что ты меня не обижай, не обижай и цени.

— Я вон тебе фильмов новых принес, — сказал Дэвид.

— Очень кстати, а то здесь со скуки подохнуть можно.

— Они в холле на столике.

Послышался звук отодвигаемого стула, бульканье вина и удаляющиеся шаги.

— Замучишься с ним, — сказал Дэвид.

— Не говори, — ответил Эммерик.

— А пруд-то у тебя глубокий?

Раздался сдавленный смех, потом шаги — в комнату вернулась миссис Орсо:

— Хотите кофе? У меня есть сливовый пирог.

Еще один дежурный по прослушке поднял руку. Ленгтон увидел, что он переключился на другой приемник — от микрофона, установленного в холле.

— Привет, моя прелесть. Как наша школа? — заговорил грубый голос.

Раздалось хихиканье, детский смех, потом шаги.

— Роза, иди к себе в комнату, — распорядилась миссис Орсо.