Шрифт:
Анна не стала его слушать и довела до двери спальни.
Он усмехнулся и поднес палец к губам:
— Смотри, чтобы старикан не услышал. Нам гостей водить нельзя!
Комната оказалась старомодной, с громадным туалетным столиком, тяжелым дубовым гардеробом и слишком пестрым ковром. На односпальной кровати лежало махровое покрывало. Одежда и обувь в беспорядке валялись по всей комнате, а у кровати громоздились папки старых газет.
Анна усадила Ленгтона на постель, сняла с него туфли, носки. Пальто он снял сам и швырнул его через кровать на спинку плетеного стула, ослабил узел галстука. Покраснев от усилий, он начал расстегивать пуговицы рубашки.
Анна огляделась, но никакой пижамы не обнаружила. Ленгтон прямо повалился на подушки. На прикроватном столике стояли пустые бутылки из-под виски и множество пузырьков и упаковок с лекарствами.
— Примешь что-нибудь? — спросила она, перебирая лекарства.
— Нет, я сейчас засну. — Он протянул руку, Анна сжала ее. — Извини, что так получилось, ты только никому не говори, ладно?
— А я и не собираюсь, — ответила она.
Ленгтон все не отпускал ее руку.
— Домой сумеешь доехать?
Она с улыбкой покачала головой. Ей эти его волнения показались ужасно нелепыми.
— Всего стакан вина, подумаешь!
В конце концов он отпустил ее руку.
Она предложила ему сходить в душ, а потом уже ложиться, но он улыбнулся и ответил, что душ у них в конце коридора, а его сейчас никакими силами не вытащишь из постели.
— Ну, иди, дай мне проспаться.
Анна наклонилась, чтобы поцеловать его. Ей было все так же жаль его, трудно было видеть его таким.
— Тогда до утра.
Ленгтон слегка улыбнулся:
— Я приду в норму, отосплюсь вот только.
Пока она убирала одежду и раскладывала все по местам, он успел заснуть. Анна включила ночник и долго смотрела на Ленгтона. В полумраке любимое лицо казалось пепельно-серым. Было видно, что ему больно даже во сне. Ей стало тяжело, казалось, что она видит перед собой лишь оболочку того, что было когда-то им, но оболочку совсем хрупкую, тонкую. Она подозревала, что он плохо питается, а в мусорной корзине увидела множество окурков — значит, он так и не бросил курить, несмотря на все советы.
Анна добралась до дому уже за полночь. За весь вечер она так ничего и не съела, но сейчас от переутомления уже не чувствовала голода. Она легла на свои чистые свежие простыни, а сон все не шел: мысли о Ленгтоне упрямо крутились в голове.
Вообще-то, она понимала, что о состоянии его здоровья следует сообщить. Но рука ее ни за что в жизни не поднялась бы написать, что старшему инспектору Ленгтону необходимо предоставить отпуск, в связи с тем что без алкоголя и болеутоляющих он не может прожить и дня.
Когда зазвенел будильник, Анна очень удивилась: сама не заметила, как провалилась в тяжелый сон без сновидений и даже не выключила свет.
Операция «Орел» должна была начаться во второй половине дня, чтобы у бригады было время свести воедино все эти разные дела. Анна приехала в половине девятого, в комнате уже все бурлило. Только она дошла до своего места, как распахнулась дверь кабинета Ленгтона. Она не поверила своим глазам.
Он уверенно вошел в комнату. На нем был строгий костюм, свежая рубашка, он прямо-таки лучился силой.
— Джозеф Сикерт нашелся в больнице Вестминстера! Сам пришел к ним и прямо там упал в обморок. Сейчас его подключили к аппаратуре жизнеобеспечения, — сообщил он, громко хлопнув в ладоши.
Ленгтон махнул рукой Анне и Майку, приглашая их к себе. Похоже, что жить Сикерту остается недолго: болезнь крови зашла слишком далеко и органы начали отказывать.
На машине с воющей сиреной они все вместе выехали в больницу. Ленгтон повернулся к Анне и Майку, которые расположились на заднем сиденье, и сказал:
— Ну, просто невероятно! Один у нас в тюрьме загибается, другой в больнице концы отдает.
— Он что, совсем плохой? — поинтересовался Льюис.
— Умирает, почки с печенью уже не работают. Хотя к искусственной почке его и подключили, но сказали, что долго он все равно не продержится. Да и сердце у этого подонка вот-вот остановится!
Если нога у Ленгтона и болела, это было совсем незаметно — так стремительно он шел по коридору больницы. Их встретил целый полк врачей и медсестер, настроенных решительно против всяких разговоров полицейских с больным.