— О какой опасности ты говоришь? — прокричал лорд Белин. — Восстание в Крайних Землях?

Герцог его не услышал.

— Я рос в уверенности, что моя судьба — быть покорителем Севера, — громко сказал он. — Нелегко, но приходится свыкаться с мыслью, что мне придется заняться его спасением

— От кого? — Белин кричал ему в самое ухо.

«От кого можно еще спасать Север, кроме лордов Савина и их алчных союзников?»

Анже Савина поднял глаза к небу. Донесшийся оттуда рев на мгновение заглушил шум, производимый его армией.

Исполинский авион, раскрашенный в белый и синий цвета, описывал почетный круг над замком. Невероятная машина, в несколько раз больше даже «Лазурной птицы». Настоящая летающая крепость с рядами стрелковых башенок на бортах и крыльях. В воздухе ее удерживали шесть винтов.

Вслед за авионом, прикрепленное к нему тросами, летело полотнище с когтящим гору грифоном и двумя строчками девиза на языке эронов.

На языке птицелюдей писал стихи и произносил заклинания рыцарь Ордена Солнца Восходящего, Небесный Всадник по имени Серо.

— Ответы на все твои вопросы, Якош, ты узнаешь от нашего гостя. Моего благородного брата, князя Таиза Фалина. Лорда Сапфировой Оправы.

февраль 400 года от Коронации

Каждое утро в Кагалыме похоже на предыдущее. Такова еще одна из мерзких ужимок судьбы каторжника.

Утром колодных выгоняют из согревшегося за ночь барака. Непроспавшиеся и оттого втройне злобные охранники тыкают каторжан древками глеф, сгоняя в колонны по двое. Тех, кто провинился намедни или же просто не вовремя попался старшине смены на глаза, строят отдельно. Им сегодня не повезло больше других — их впрягут в волокушу саней.

Остальным наденут «обручалы» — железные браслеты на левую руку, прикованные к общей цепи. Цепь пропущена через кольца на прутьях клетки каторжных саней. Так что сначала «обрученных» загонят пинками в эту клетку, установленную на широкие полозья. Места на санях немного — клетка на восьмерых да облучок. Приказом коменданта за недостатком транспорта всю рабочую смену — это значит двадцать пять человек — грузят на одни сани. Десять, положим, сани волокут, но остальных требуется забить кулаками и сапогами в клетку. И двух вертухаев посадить на облучок, меньше по уставу не положено.

А в каптерке вертухайской тепло, варится в котелке запрещенная под страхом батогов чинга и все лучше, чем на ветру, среди колодных. Здесь, в Гиблом Краю, что не каторжник, то из «вечных», клейменных на пожизненное. Терять такому нечего, сунет в бок заточкой — и здравствуй-прощай, служивый.

Потому лютуют охранники, скалят коричневые от цинги зубы, бьют древками наотмашь. А над крышами бараков, над лагерным частоколом и дозорными вышками сверкает чистый звездный бисер и плавает желтый лунный серп. Здесь полгода так, а полгода торчит в зените негреющий золотой кругляш. Как начищенный сол в чужом кармане.

«Утро» в Кагалыме — это слово без смысла, вроде «брат», «свобода» или «жена». Брат тебе здесь волк лесной, свободы век не видать, а жена… Сам знаешь, какая у колодника жена.

«Женушкой» каторжане зовут окованное железом бревно, к которому их приковывают на лесоповале. Длинная, тонкая, но очень прочная цепь связывает «обручало» на левой руке с «женушкой».

Можно отойти на двадцать шагов в любую сторону. Можно работать топором в две руки. Можно присесть на «женушку» передохнуть, если вертухай отвернется.

Но нельзя повернуться к ней спиной и уйти прочь. Оставить Гиблый Край и пойти искать солнце, как поют в песнях бывшие колодники.

«Женушка» держит крепко.

Кроме «женушки» есть еще «сваты» — два вертухая, стерегущих лесоповал.

Один остался на облучке клевать носом, весь укутанный в тулуп. Обманчивая бодрость, которую дарит трава-чинга, быстро сходит, оставляя взамен мутную сонливость.

Второй «сват» прохаживался шагах в тридцати от «женушки». Этот был из молодых, наслушавшихся в каптерке историй о побегах каторжан. Трусил нещадно и по такому поводу грозно щурился на «обрученных», поправляя то и дело натирающий шею ремень «саллаховой пищали».

Пищаль — оружие в самый раз для вертухая. Шесть ее толстых коротких стволов охвачены обручем с поперечной рукоятью наверху. Сбоку ручка, крутить. Стволы забиваются спереди мелко рубленными гвоздями или дробью. Для пущей радости лагерная охрана обожает сыпать в пищали молотый жгучий перец, чтобы ел раны или глаза.

Один поворот ручки до щелчка, кремень поджигает запал. Верхний ствол палит. Следующим поворотом ручки стрелок прокручивает стволы в обруче, подводит следующий запал под огниво. И так двенадцать раз, пока все стволы не выпалят.