Двое его дружков — на лицо чистые кагалымские каторжники — довольно зареготали. Им вторили из-за соседних столов.

Горец не повел и бровью. Прошел через всю трапезную к стойке, облокотился на нее локтями.

— Милашка, я жду! — голосил траппер.

Он был пьян в дым. Но Миха не сомневался: из зажатого между колен ружья он промаха не даст. Плохие стрелки надолго в Гране не задерживались, пополняли собой армию каменных столбиков за оградой. Этот же — все лицо в шрамах — был одним из старожилов.

— Можешь, спляшешь, сладкая?

Горец бросил на стойку монету, поднял два пальца. Горбатый хозяин поставил перед ним две высокие кружки с шапками белой пены.

Кружки в «Золотой Кунице» были из грубо обожженной глины, с толстыми стенками. В толщине стенок была уловка хозяина, заказывающего кружки у местных тангу. На вид вместимость кружки была изрядная, но только на вид.

Зато весила кружка ого-го. Оставалось только дивиться, как горец без малейшего усилия поднял ее одной рукой. И, запрокинув голову, выпил в три могучих глотка.

Поставил на стойку. Взялся за ручку второй.

— Подруга, я теряю терпение, — громко заявил траппер.

Вторая кружка пролетела через всю трапезную и с грохотом разбилась об его голову.

Удар был так силен, что траппер опрокинулся на пол вместе со стулом. Ружье грохнулось рядом, к счастью, не выстрелив. Шапка с лисьими хвостами откатилась к дальней стене.

— Вот так да, — тихо сказал Миха.

Он не мог понять, когда горец успел отвернуться от стойки и бросить кружку. Вот это быстрота! А меткость! А силища!

Дружки траппера поглядели друг на друга. На невозмутимого горца. На месиво, в которое превратилось лицо их товарища. На ожидающую толпу. Начали вставать, привычно нащупывая пистоли и ножи у бедер.

Поясов со всем висевшим на них оружием на месте не оказалось. Аккуратно разрезанные, они соскользнули по бедрам трапперов и оказались на полу.

У трапперов за спиной громко цыкнули зубом. Они подскочили на месте, обернулись.

Позади них стоял очень маленький бородатый человек в штанах и кожаной куртке. Лысая его голова приходилась точно вровень с крышкой стола. Левую мочку карлика оттягивала вниз удивительная серьга — золотая восьмигранная гайка.

В руках карлик держал страховидные пистоли.

— Ну-ка, быстро, — сказал он неожиданно густым голосом. — Подобрали вашу падаль и вымелись отсюда. Считаю до трех. Раз, — он взвел курок первого пистоля. — Два.

Со щелчком второго курка трапперы проворно схватили оглушенного товарища и поволокли его к двери.

Карлик проводил их стволами пистолей и презрительным взглядом. Когда дверь за ними захлопнулась, он сунул пистоли за пояс. Взгромоздился на табурет, широким движением руки смел остатки трапезы вместе с тарелками.

— Хозяин, жратвы и выпивки! — рявкнул он. — Дан, тащи свою задницу сюда. Отпразднуем нашу первую зимнюю победу.

Не успело высохнуть разлитое вокруг стола трапперов пиво, как дед Ойон решительно поднялся и взял свою палку.

— Пойдем, — сказал он.

Миха не стал спрашивать — куда. И так понятно, что к карлику и Дану, его другу-горцу. Зачем — одному деду Ойону известно.

Все лучше, чем сидеть на месте без толку. Интерес к великану в кайелахе отодвинул на задний план мысли о побеге. Миха поспешил за старым тангу, который был тем временем на полпути к цели.

В двух шагах от столика, отвоеванного карликом и горцем у трапперов, Миха услышал обрывок их разговора.

— А где Тинкин, болотная душа? — спросил великан.

Карлик оторвался от пивной кружки, куда нырял чуть ли не всем длинным носом.

— В местной блудильне, где же еще, — ответил он. — «Шелковая подвязка», так она зовется.

Гигант хмыкнул.

— Куртуазно, ничего не скажешь.

Он поднял голову и увидел деда Ойона и Миху.

— Дерих, глянь-ка.

Карлик дернулся, уронил руку на пояс. Тут же успокоился — старый тангу и его спутник не выглядели опасными.

— Плохие времена настали, не подаем, — сказал карлик по имени Дерих.

— В одном ты не прав, — сказал ему дед Ойон. — Мы пришли не просить, а покупать. В другом прав. Времена и правда плохие.

Дан и Дерих посмотрели на деда Ойона, как на редкий сорт говорящего пня.

— Ишь ты, покупатель. Слыхал, Дан?