Это «суждение» есть лишь имя, заимствованное из обычного языка и используемое логиками для обозначения чего-то своего. Возможно, оно даже совпадает с тем, что считал суждением народ, и что считает суждением наш язык. Но это, можно сказать, случайность, в общем-то, даже мешающая чистоте науки. А поскольку Кравков сильно увлекался Гуссерлем, подобная чистота психологии от психологизма могла иметь для него значение и уж точно пробиралась в его рассуждения неосознанной.

Ну, и третье: при чем тут мышление, если все это время мы говорили о рассуждении, а временами Кравков проговаривался и поминал разум? Но это между строк: в рамках условной системы понятий, используемой психологами, где мышление есть родовое имя для всего, что мы можем наблюдать в своем сознании, можно считать, что такой вывод условно верен. Условно — в логическом смысле. В психологическом, как я показывал уже раньше, он не верен, что означает, что он верен в рамках условного рассуждения, но не соответствует действительности человека.

Но это мелочи, ведь мы говорим не о человеке, а о его способности рассуждать!..

Дальше Кравкова уносит в тот поток мысли, что создал Вильям Джемс в своих «Беседах с учителями», и он начинает вещать что-то педагогическое для учителей, желающих испортить жизнь школьникам с помощью суждений и силлогизмов.

Это я оставляю для настоящей науки и расстаюсь с Кравковым на том рубеже, до которого он был хорош и просто рассказывал, как надо думать, рассуждая. Думается мне, что эта часть его психологии когда-нибудь будет признака классикой и оценена по достоинству.

Георгий Иванович Челпанов (1862–1936) был, кажется, последним русским психологом, который писал о душе. При этом он очень хотел делать научную психологию, создал лучший в мире Институт экспериментальной психологии и вообще уделял немало внимания тому, как сохранить душу в психологии, несмотря на высшую нервную деятельность.

В итоге он оказался между двух стульев: «следует признать, что учение о душе и учение о душевных явлениях составляют две части одной и той же психологии» (Челпанов, Учебник психологии, с. 2), — и был выкинут из науки и своего Института победившими марксистами. Это было жестоко, но истина не может быть предметом договора и примирения враждующих сторон. Она такая, какая есть.

Челпанов старался примирить и в итоге дотянул на посту директора Института до 1924 года. Дальше его двойственность была нетерпима. Если бы он не заигрывал с естественной наукой, он не дотянул бы и до этого времени, но зато его книги остались бы в веках, как выражение либо крайней ошибки, либо наиболее близкого к истине пути. Сейчас они оставляют немножко жалкое впечатление, поскольку двойственность его проявляется во всем…

Вот например:«…рациональная же психология разрабатывается путем умозрения, умозаключения или рассуждения (от латинского ratio, что значит "разум ")». (Там же).

Как это понимать? Не мог же Челпанов действительно считать, что русские научились рассуждать с помощью прививки латинского ratio? Очевидно, он говорит о том, что русское слово «рассуждение» происходит от ratio? Глупо. Но и это не всё! Как русский человек мог связать рассуждение с разумом, а не с рассудком?

А Челпанов и не русский, когда пишет эти строки. Он — психолог, член сообщества, ограниченный его языком и правилами. Можно сказать, сильно ограниченный психолог. У него есть лишь тот набор кубиков, которыми снабдила его его наука. Поэтому у него рождаются высказывания, возможные только в сообществе, которое искусственно сузило свои знания о мире тем, что можно вывести путем картезианского рассуждения из оснований, избранных все тем же Декартом.

И вот эта зажавшая уши, рот и глаза обезьяна, пишет:

«Умозрение именно означает познание при помощи разума в отличие от познания посредством опыта. Как мы видели выше, существование души есть предмет умозаключения, умозрения» (Там же).

Психолог той поры либо ВЕРИЛ в душу, либо НЕ ВЕРИЛ. Но мысль о том, что душу можно не вывести путем рассуждения из исходного когито Декарта, а познать, просто выйдя из тела, ему даже не приходила на ум. И в то время люди переживали клинические смерти, и в то время путем упражнений или усилий психолог мог сам испытать внетелесные состояния, но он этого не делал! Просто потому, что это еще не было введено в научный оборот.

Ушки и глазки настоящего ученого должны быть прочно запечатаны для всего, что еще не одобрено общественным мнением его сообщества. Психологи — сверхнравственные мальчики и девочки!

Сообщество не говорило о рассуждении, оно составило корпус основных понятий своей науки, и психолог не имеет права прямо говорить о том, что видят его глаза. Даже если это око души. Поэтому у Челпанова в его оглавлении нет разделов ум, разум, рассудок. У него, как и полагается, есть представления, память, понятия, речь, а также суждения и умозаключения.

Челпанов излагает начальный курс психологии для гимназий, поэтому он подчеркнуто отстранен и приводит правящие мнения обо всех важных понятиях своей науки. Но при этом он все же верил в душу, а значит, видел свою науку иначе, чем побеждавшие естественники. И у него все равно прорываются такие взгляды, которые после него уже не вмещались в тело науки.

У него есть представления, понятия, речь, суждения и умозаключения и нет того, что их использует. Они просто есть у человека, как и голова, которой он кушает. Это научная традиция или мировоззренческое требование: не говорить о разуме и рассудке как свойствах или способностях души. И традиция стойкая, живущая до сих пор.