Невольно приходит искушение сделать то же самое: взять, да изгнать весь логицизм из рассмотрения. Вот только появляется червячок в душе и принимается глодать: а вдруг в нем тоже есть кусочек способности, без которой пути не будет?

Карпов один из редких логиков, который постарался вписать свою логику в общую науку о человеке. Для него логика, конечно, наука о мышлении, но мышление — это лишь одно из явлений, далеко не исчерпывающее нашу душевную жизнь. Да и в рамках мышления, логика лишь наука о формах, какие «может принимать наше мышление». Но само по себе мышление есть нечто лежащее глубже форм, некая «материя», производящая формы.

И логика весьма ограниченная наука, даже не задающаяся вопросом о самой ткани или материи мышления!

Конечно, логика может служить познанию, но… «Приучая владеть формами мыишения при упорядочивании и развитии мыслей, она действительно то же для силы познания, что орудие — для руки художника» (Карпов, Логика, с. 5).

В общем, логика должна успокоиться и занять своё, вполне скромное место. Она — не более чем «дисциплина ума», как сказали бы сейчас. Небольшое орудие позволяющее не то чтобы познавать действительность, а лишь упорядочивающее и делающее более понятными наши познания. Я думаю, она и вообще не очень относится к познанию, но в гораздо большей степени к использованию знаний. Это, впрочем, не совсем верно, поскольку благодаря логическим рассуждениям мы можем творить выводы, которые вполне можно посчитать новыми знаниями, если дать им такое имя.

Но Карпов тоже сомневался в способности логики познавать:

«Логика, в смысле формального органа познания, не в состоянии обогатить нас фактами; потому что факты приобретаются не через познание форм мышления, а через деятельность чувств и созерцание ума…» (Там же).

Но бог с ней, с теорией познания.'Пока логика и рассуждение, поскольку тем органом души, который мыслит, Карпов вслед за Кантом избрал считать рассудок:

«Сила мыслящая есть рассудок. Чтобы рассудок мог развивать эти формы, то есть как-нибудь мыслить, — нужны некоторые условия, которые доставляли бы ему материю мышления; а чтобы, при данной материи, мыитение принимало правильные, соответствующие его назначению формы, — нужны особенные законы, которыми рассудок постоянно ограничивался бы в своей деятельности» (Там же, с. 12).

Мыслящий рассудок Карпова, если приглядеться, не совсем рассудок русского человека. Он все же в изрядной мере кантианский рассудок, он совмещает в себе, кроме рассудка, и части разума и мышления. И все же это явный и очень логичный шаг в сторону построения из логики настоящей науки: если есть мышление, его кто-то должен делать!

Просто мысли сами по себе, как это существует для современных логики и психологии, быть не могут. Их кто-то должен производить, какая-то способность души, для тех, у кого она есть. Либо мозга для остальных. У этой способности есть русское имя, поскольку русский народ не мог ее не заметить. И это имя — далеко не всё, что было подмечено в его многовековых наблюдениях.

Следуя за Карповым, но современными словами: чтобы творить мысли, нужна некая среда, из которой их можно создавать, превращая в образы. Образы творятся непроизвольно, но сами по себе они почти бесполезны для жизни, как это можно видеть на примере детей и сумасшедших. Нужно уметь их использовать. Это использование, как показывает наблюдение, тоже идет почти непроизвольно. Каким-то образом мысли наши складываются в такие связки и последовательности, которые обеспечивают выживание на этой планете.

Думаю, складываются они путем вполне естественного отбора: то, что вредно для выживания, быстро гибнет, либо само, либо вместе с дураком-хозяином. Так что правильность сочетания мыслей мы вполне можем объяснить не законами мысли или рассудка, а законами этого мира, которому мы вынуждены быть дополнительны. А значит, обязаны отражать своим сознанием, точно следуя его устройству, благодаря чему устройство мира становится законом для нашего разума.

Но вот то, что мысли сами по себе могут рождаться из материи сознания, что они могут сочетаться, а потом храниться в нужных сочетаниях, это, безусловно, определяется не просто законами разума и рассудка, а самим устройством этой нашей способности. Именно отражение в мыслях устройства либо сознания и разума, либо внешнего мира и воспринимается нами как наличие законов мышления.

Устройство разума как одной из душевных способностей, в сущности, является устройством души, либо определяется ее устройством. Поэтому далее Карпов поясняет, что мыслящая сила — это не просто рассудок, а гораздо больше:

«Условия мыитения в нашей душе должны предшествовать не только мышлению, но и обнаружению законов его в рассудке. Поэтому и самый рассудок, прежде чем они готовы, надобно понимать как чистую возможность мыслить. В значении чистой возможности мыитения, сила мыслящая, или лучше — разумно-свободная душа окружена со всех сторон бесконечным множеством предметов» (Там же, с. 14).

Необходимость сделать себя ясным вынуждает философов проговариваться. Вот и Карпов проговорился: говоря о рассудке, точнее, используя кантовское имя рассудка, он в действительности говорит о разуме. И большая часть его описаний рассудка в действительности есть описания разума. Поэтому то, что относится к рассуждению, у Карпова еще надо вычленять и извлекать. А для этого надо знать, что к нему определенно относится, чтобы распознать это в его Логике.

Так что Карпов окажется полезен в этом деле лишь условно.