…Но вскоре по разговорам проходивших мимо людей он понял, что вернулся в ту Россию и в то самое время, из которого он был выброшен в будущее.

Медленно и не очень уверенно он приходил в себя. Пошел дальше. Вот и автобус. Он сел в него. Куда он идет? В Москву.

Он еще был вне времени, но в России, в Москве. Нашел свой дом, вот и его квартира, где он жил один. На Валентине была русская, прежняя куртка, с заветным ключом в кармане, с которым он не расставался в Ауфири. Вся остальная одежда была ауфирская, но никто не обратил на это внимания. Ведь каждый одевался по-своему. Он стоял против своего дома, видел окна своей квартиры. Кричали люди, свои люди… Но он все еще был вне времени. Усилием воли заставил себя войти в дом, подняться на лифте и медленно, затаив дыхание, открыть ключом дверь… Квартира все та же, пустая, одинокая, но, видимо, затаенно ожидавшая его возвращения.

Валентин лег на кровать, включил телевизор и через несколько минут узнал дату. Это был день, когда его перенесли в будущее…

Он выключил телевизор, опять лег на кровать и почувствовал, как тишина входит в него. Потом он понял, что частью своего сознания он там, в Ауфири. Почти физическая боль пронзила его. Он приобрел Россию, но потерял другую любовь, свою Таниру. Радость приобретения и ужас потери – все это вместе стало разрывать его. Счастье смешалось с горем, с невыносимой болью. Танира, Танира… Танира. Русская душа, попавшая в век конца мира… Слезы душили его… Где она? Где она?.. В каком ужасе, горе она сейчас, когда она потеряла его!!! Несомненно, она поняла, что произошло. Но как дать ей знать? И что ей знать?.. Знание может убить… Навсегда, навсегда… А после смерти?.. Что после смерти, кто может знать, какие мы, она и я, там будем, и возможна ли встреча?.. Тайна обжигает ужасом… Нет, нет, но он в России, в родной России. Но и там, в Ауфири, он был всей душой в России, он жил ею, и Танира тоже.

Почему же она не ушла вместе с ним сюда, в Россию? Нет, нет, он бы сошел с ума от такого двойного счастья, а говорят, что и простое счастье недолго длится на земле…

– Что делать? Что делать? – шептал он.

Валентин забыл даже о своем будущем сыне, он думал только о Танире и о России. Помнились дни. Он ни с кем особенно не общался, не звонил друзьям, не брал телефонную трубку… Россия, израненная, измученная, но живая, бесконечно близкая – он просто гулял по улице, по парку, что рядом. И слушал русскую речь, сходя с ума от ее звучания и от радости. И опять впадая в ужас от разлуки с Танирой, от боли за нее. Доносились слова знакомой, щемящей сердце песни. И все-таки разлучили… Может быть, скорее умереть, ведь она тоже будет «там»? Но как же тогда Россия? Она тоже будет «там», ибо ее вечность и в его душе… И что же, умереть? Но рука не поднималась. Да и как? Перед ним живая Россия, его вечная Родина, пусть замученная идиотизмом трагической цивилизации! Но когда она не была измучена? И когда она не воскресала? Лицо Достоевского стояло перед его глазами…

Так прошло несколько дней. Ночью, в полусне, полудреме, он внутренним сознанием своим, всей силой души и духа стал обращаться к своей Танирочке, звать ее… Никакого ответа… Одна нестерпимая тишина… Но однажды утром, без всякого усилия с его стороны, в странном состоянии полусна, полувиденья, он почувствовал ее еле слышный шепот внутри своего сознания, где-то в глубинах своей души. Туда устремился ее шепот. Валентин не различал слова… Тогда он ответил ее любимыми и, как они верили, пророческими стихами, которые начинались так:

И тогда шепот Таниры, тихо звучавший где-то вне времени, в той глубине его души, которая подвластна вечности, перешел в ясные слова:

– Это не сбудется, Валентин… В этом мы потеряли друг друга навсегда… До свиданья, друг мой, до свиданья… Только не умирай, живи там, без меня… но живи!

Валентин очнулся в слезах, задушивших, казалось, его душу… И, только придя в себя, через несколько минут, он почувствовал силу слов своей навеки любимой: «Не умирай».

И он остался жить. Ибо была Россия и был последний наказ любимой: «Не умирай».

…И потом, через некоторое время, когда он уже медленно немного приходил в себя, он услышал последний раз в его земной жизни слова Таниры, произнесенные, когда он опять впал в то страшное состояние полусна, полувиденья.

Слова были:

«Мессия пришел в ад». И все же он почувствовал, что истинным ответом было Безмолвие.