Заявив 4 июня 1990 г. о том, что в следующем году Литва будет независимой, В. Ландсбергис отметил: «Единственно, что нам остаётся в таком случае, это взорвать Советский Союз» [2593] .

И такой взрыв вскоре произошёл.

12 июня Первый съезд народных депутатов РСФСР принял «Декларацию о государственном суверенитете Российской Советской Федеративной Социалистической Республики».

В ней суверенитет республики определялся как «полнота власти РСФСР при решении всех вопросов государственной и общественной жизни, за исключением тех, которые ею добровольно передаются в ведение Союза ССР», а также «исключительное право народа на владение, пользование и распоряжение национальным богатством России». Декларация провозгласила «верховенство Конституции РСФСР и законов РСФСР на всей территории РСФСР» и объявила, что «действие актов Союза ССР, вступающих в противоречие с суверенными правами РСФСР, приостанавливается Республикой на своей территории» [2594] .

Ф.Д. Бобков рассказывает, как во время Первого съезда народных депутатов РСФСР, когда декларация о суверенитете была вынесена на обсуждение, он и ещё несколько депутатов обратились к М.С. Горбачёву с заявлением, что это начало разрушения СССР, но услышали в ответ: «Ничего страшного не вижу. Мы уже многое обсуждали» [2595] .

Когда в 1988 г. подобная же декларация была принята Эстонией, М.С. Горбачёв «вынужден» был её опротестовать. Не потому, что был против неё, а потому, что считал её несвоевременный. Если же декларация о суверенитете России не вызвала у него возражений, значит, по его мнению, момент начала дезинтеграции СССР наступил.

«Именно Россия, — пишет А.С. Черняев, — спустила курок «суверенизации». На Совете Федерации 12 июня 1990 г. почти все руководители республик заявили, что не собираются впредь безоговорочно выполнять указы и постановления центра. О «федерации для Союза», по их словам, поздно рассуждать. Даже конфедерация их уже не устраивала».

«Объявлением «независимости» России… — по существу был «объявлен приговор» Советскому Союзу» [2596] .

Как отреагировал на это глава государства? 13 июня руководитель пресс — службы президента СССР А.А. Масленников провёл пресс — конференцию и так изложил его позицию [2597] .

«Каким Горбачёв видит новый Союз: «В рамках такого образования могли бы развиваться связи республик с центральной властью — от федеративных, привычных сегодня, до конфедеративных. Иными словами, характер связей может быть различный — в зависимости от того, как складываются реальные отношения той или иной республики с центром и другими участниками Союза… Например, в Финляндии — части Российской империи — были свой парламент и свои связи. На особом положении находилось Бухарское ханство. Особенности государственного устройства существовали в Закавказье» [2598] .

Таким образом, президент СССР не видел ничего страшного в провозглашении новым российским парламентом курса на конфедерацию. На самом деле он был готов идти ещё дальше. 2 марта 1990 г. М.С. Горбачёв заявил на заседании Политбюро: «Исходным пунктом должна быть федерация. Вариантов полно: конфедеративные, ассоциативные связи и т. д. Насколько разнообразен наш Союз, что придётся считать: кто — то — за отделение, другие — за короткий поводок, третьи — за длинный и т. д. Но нигде в процессе разработок и переговоров не терять стержня — федерация!» [2599] .

Если отбросить «федеративную упаковку» высказывания М.С. Горбачёва, то мы получим следующую картину. С некоторыми республиками он готов был расстаться совсем («кто — то — за выход»), других отпустить в свободное плавание и сохранить с ними «конфедеративные» или даже «ассоциативные связи». Очевидно, что применительно к этим республикам ни о какой федерации не могло быть и речи. Более того, возникает вопрос: допустимо ли в данном случае говорить о конфедерации?

Показательно, что 12 июня представители прибалтийских республик присутствовали на заседании Совета Федерации [2600] . Но когда было назначено следующее заседание, участвовать в нём отказались. Тогда им было заявлено о возможности создания в Прибалтике «других структур власти, на которые можно было бы опереться» [2601] .

Насколько удалось установить, впервые М.С. Горбачёв заявил о возможности такого шага ещё 22 марта [2602] . Имеются сведения, что тогда же, в марте 1990 г., на подобную возможность обратил внимание народных депутатов А.И. Лукьянов [2603] .

Было ли это политической игрой, рассчитанной на то, чтобы успокоить зревшую внутри партии оппозицию генсеку? Пыталось ли таким образом советское руководство оказать влияние на администрацию США, которая стремилась форсировать развал Советского Союза? Или же М.С. Горбачёв и его окружение действительно хотели затормозить этот процесс? Эти вопросы ещё ждут ответа.

Между тем, как утверждает бывший народный депутат СССР В.И. Алкснис, после 12 июня 1990 г. он был приглашён в штаб Прибалтийского военного округа и его «по указанию из Москвы» не только ознакомили с планом введения чрезвычайного положения в Латвии, но и предложили возглавить там новое правительство. При этом ему было сказано, что введение чрезвычайного положения планируется на 20 июля [2604] .

В названный день никаких чрезвычайных действий не последовало. В.И. Алкснис склонен объяснять это нерешительностью М.С. Горбачёва. Однако объяснение, вероятно, заключается в другом. 29 июня Литва объявила «стодневный мораторий» на выход из состава СССР «со дня начала переговоров» [2605] . В связи с этим Совет Министров СССР отказался от дальнейшей экономической блокады Литвы, и М.С. Горбачёв подписал указ «Об образовании делегации Союза ССР для проведения переговоров с делегацией Литовской ССР» во главе с Н.И. Рыжковым [2606] .