[Февраль]

"Спраймонт и Дру" выплатят мне аванс в пятьдесят гиней – в счет тех 15 процентов, которые я получу от продажи каждого экземпляра. Я спросил у Родерика, является ли такой гонорар стандартным для автора первой книги (если честно, мне, на самом-то деле, все равно, в такие времена хочется лишь одного – подержать в руках готовую книгу). Он посоветовал мне обзавестись литературным агентом и порекомендовал некоего Уолласа Дугласа, который только что основал собственную фирму, проработав перед этим несколько лет у Кертиса Брауна. Мы с Родериком отправились в его клуб («Савил»), выпить шампанского. Книга выйдет осенью. «Савил» – заведение весьма цивилизованное; не попросить ли Родерика, чтобы он порекомендовал меня в члены?

Уоллас Дуглас человек упитанный, молодой (тридцать два? тридцать три?), говорит неторопливо с сильной шотландской картавостью. «Логан Маунтстюарт? – с любопытством произнес он. – Какая-нибудь шотландская примесь в крови?». Несколько поколений назад, со стороны отца, ответил я. Шотландцы, как я заметил, всегда норовят выяснить это с самого начала. Он похож на располневшего Т. С. Элиота. Согласился принять меня в клиенты и избавил от пяти гиней аванса.

– Итак? – сказал он. – Что дальше?

– Собираюсь на время уехать в Париж.

– Хорошо, а как насчет нескольких статей? «Мейл»? «Кроникл»? Американские журналы берут о Париже все. Попробовать переговорить насчет вас?

Я вдруг ощутил прилив симпатии к этому уверенному в себе, полноватому прагматику. Сдается мне, мы с ним крепко подружимся.

– Да, пожалуйста, – сказал я. – Я все сделаю.

Чувствую, что моя жизнь, как писателя, – писательская жизнь, моя настоящая жизнь, – действительно началась.

Понедельник, 11 марта

Звоню Лэнд, приглашаю ее на завтрак. Мы встречаемся в Сохо, перед «Неаполитано», едим тефтели со спагетти, выпиваем бутылку «Кьянти». Я сообщаю ей мою новость, и на лице Лэнд отражается удовольствие, самая неподдельная радость. Она так счастлива за меня. Интересно, смог бы я повести себя с таким же великодушием, если бы мы с нею поменялись местами?.. Мы требуем вторую бутылку «Кьянти» – вино уже ударяет мне в голову, – и я заговариваю о Париже, о том, что она могла бы приехать туда, как только я обзаведусь квартирой, что мой литературный агент – как мне нравится произносить это: мой литературный агент – собирается найти для меня работу в газетах и американских журналах, а потом, когда выйдет моя книга... я умолкаю, чтобы набрать побольше воздуху в грудь, и она улыбается мне. Я хочу только одного – поцеловать ее.

[Март]

Уоллас, – я уже называю его Уолласом, – договорился, что я напишу три статьи для «Тайм энд тайд», а также, что совсем уж замечательно, для «Геральд трибюн» (о «Литературной обстановке в Париже»); 30 фунтов за первые и 15 за вторую. Говорит, что, если статьи будут приняты хорошо, платить станут гораздо больше. Жду не дождусь и, однако же, обнаруживаю, что подыскиваю себе извинения, которые позволят отсрочить отъезд. История с Лэнд так ничем и не разрешилась: я не могу уехать в Париж, пока что-то не станет ясным, пока между нами не установятся хоть какие-то отношения.

Вторник, 2 апреля

Уже поздно, 11 вечера, я одиноко сижу в пустом купе, потягиваю из фляжки виски, а поезд, выскочив из Ватерлоо, погромыхивает по скудно освещенным пригородам Лондона, направляясь в Тилбери. К рассвету буду в Париже.

Мы с Лэнд пообедали в «Превиталис», а после она отправилась на вокзал, проводить меня. Я все пытался добиться, чтобы Лэнд назвала дату своего приезда, однако она говорила только о выборах, о Рамсее Макдональде, Оливере Ли, избирательном округе и так далее. Поезд должен был вот-вот уже отойти, когда я затащил ее за нагруженную мешками с почтой багажную тележку и сказал: «Лэнд, ради всего святого, я люблю тебя», – и поцеловал. Что ж, она ответила на мой поцелуй, мы прервались, лишь когда двое носильщиков начали посвистывать, глядя на нас. «Приезжай в Париж, – сказал я. – Я напишу тебе, как только устроюсь». «Логан, у меня работа». «Приезжай на уик-энд». «Там видно будет, – сказала она. – Пиши ». Она сжала мое лицо в ладонях и поцеловала меня в кончик носа. «Логан, – сказала она, – у нас еще столько времени впереди». Nunc scio quid sit Amor [Теперь я знаю, что такое любовь].

[Апрель]

Вчера вечером отправился к Анне в «Дом Шанталь», но что-то пошло не так, и она это почувствовала. «Все хорошо? – спросила она. – Tout va bien?». Я заверил ее в этом, притянул, как бы собираясь доказать это, к себе, однако было ясно, что продолжения не последует. Я вылез из постели, прошелся по комнате. Потом налил себе стакан вина. Анна сидела, с голой грудью, в кровати, не спуская с меня глаз.

– Есть кто-то еще, кто вам нравится? – спросила она. – Здесь, в Париже.

– Нет, есть одна девушка в Лондоне... – я решил рассказать ей все. – Мы с ней знакомы сто лет. Вместе учились в университете. Она не красавица. Умная – это да. Семья у нее очаровательная. Она никак не идет у меня из головы.

– Подойдите, расскажите мне про нее.

Я присел на кровать, мы пили вино, курили, и я с полчаса рассказывал ей о Лэнд. Потом время мое истекло и, целуя ее на прощанье, я прижался к ней, и обнаружил, что сила моя вернулась, и пожалел, что потратил впустую большую часть двух отведенных мне часов. Я сказал, что через пару дней зайду снова (она теперь работает пять дней в неделю). И все же, заклятие Лэнд разрушено.