Среда, 28 мая

Уоллас по-настоящему, я бы сказал, рассердился, узнав, что я самолично доставил рукопись издателям. «Это все равно, что отнять у меня меч и выдать взамен ножик». Я ответил, что не понял его. «Кровь пустить я еще в состоянии, но возиться придется гораздо больше». Как бы там ни было, «Спраймонт и Дру» предложили 100 фунтов, однако Уоллас заставил их увеличить сумму до 150, сказав, что и «Дакуэрт», и «Чапман энд Холл» сгорают от желания прочесть мой роман. Вследствие чего мы отправились завтракать в «Куаглиноз». Уоллас нашел мне еще одну работу в «Уикэнд ревью» и «Грэфик». Мы набросали список тем, на которые я способен со знанием дела писать: английские поэты-романтики, гольф, Южная Америка, Париж, Испания, Оксфорд, секс, британская история от Нормандского завоевания до протектората Кромвеля, современное искусство и солонина. «Какой вы разносторонний», – заметил с большей, нежели обычная его, холодностью Уоллас. Чем больше его узнаю, тем сильнее он мне нравится. По моим представлениям, к работе своей он относится, как к забавному испытанию сил, источнику развлечений. Тон его неизменно бесстрастен – Бастер Китон, да и только. «Воображенье человека» расходится все лучше – продажи уже перевалили за тысячу. У меня такое впечатление, что обо мне пошли разговоры. Сирил [Коннолли] вчера вечером, представляя меня кое-кому, сказал: «Вам наверняка читали книгу Логана о Шелли».

Понедельник, 21 июля

Очень большой прием у леди Кунард[53]. Я чувствовал себя немного ошарашенным: это мой первый настоящий выход в свет. Там были Во, Гарольд Николсон, Далси Вон-Тарджетт, Освальд Мосли, Имоджин Гренфелл... Во поздравил меня с Шелли. Я поздравил его с «Мерзкой плотью». Он показал мне Уильяма Гергарди, сказав, что это самый блестящий из ныне живущих писателей. Некоторое время Во рассказывал о том, как он готовится к переходу в католическую веру, а следом начал распространяться о непогрешимости и Чистилище. Я прервал его, сказав, что все это мне известно. Новость о том, что я католик, похоже, поразила его. Я заверил Во, что я законченный вероотступник, он сконфузился и поспешил меня покинуть. С какой стати человек, подобный ему, проникся желанием сменить веру да еще в таком возрасте?[54]

Пятница, 8 августа

Париж. Снова в добром старом, давно привычном отеле «Рембрандт». Разошедшийся не по сезону дождь темнит тротуары, назойливый ветер стучит ставнями. Лэнд приедет на следующей неделе. Tu ne me chercherais pas si tu ne m’avais trouv'e. [Ты не искал бы меня, если бы уже не обрел. Паскаль.] Я вышел в 6, выпил в «Липпе» и затем прошелся по Монпарнассу, чтобы встретиться с Беном в «Клозери де Лил». Пришел слишком рано и, хоть я не собирался заглядывать в «Дом Шанталь» – все мои мысли заняты Лэнд,– однако, поскольку до него было рукой подать, все-таки, заглянул. Мадам Шанталь сердечно приветствовала меня и предложила на выбор одну из трех девушек в атласном белье, без дела сидевших в гостиной. «Вы же знаете, мне нравится только Анна», – сказал я. «Да, но Анна ушла», – ответила она и пояснила, что Анна сказала, будто в «работе» она больше не нуждается, и потому покидает «Дом». Где она, мадам Шанталь никакого представления не имеет.

Я испытал потрясение, а следом грусть. Жизнь иногда так с тобой и поступает – ведет по какому-нибудь пути и вдруг окунает в дерьмо. Я думал о днях Анна-мании, о том, как ее история вдохновила «Конвейер женщин». И понял, что полагал – эгоистично, – будто Анна всегда будет здесь, что она не может просто исчезнуть, точно по мановению фокусника. За обедом я чувствовал себя немного подавленно, зато Бен был в ударе – его галерея начала подавать признаки жизни, кроме того, он много рассказывал о Сандрин. По-видимому, сынишка у нее совершенно очаровательный. Слышу дальний звон свадебных колоколов.

Суббота, 9 августа

«Рынок». Спрашиваю у консьержки многоквартирного дома Анны, живет ли она еще здесь, та отвечает, что Анна и ее «дядя» съехали, а куда – неизвестно. Сижу в маленьком bistro du coin, в котором познакомился с Полковником, ощущая и утрату, и недоумение, – а по некотором размышлении, и раздражение на себя. Не ожидал же я, что Анна оставит свой новый адрес всем своим постоянным клиентам? Бегство от такого существования это, наверное, благословение в чистом виде. С Анной все будет хорошо, у нее своя жизнь. Мне же следует сосредоточиться на Лэнд.

Вторник, 12 августа

Крайне неприятно. Возможно, причина в чем-то из съеденного прошлым вечером (banquette de veau[55])? Как бы там ни было, когда я нынче утром отправился в уборную, то ощущение было такое, словно я гажу серной кислотой. Задницу весь день жжет, она зудит, чуть ли не трескается, и ко времени, когда я отправился обедать с Лэнд, мне особо не полегчало. Лэнд, приехавшая якобы для того, чтобы усовершенствовать свой французский, остановилась на месяц в доме бизнесмена и коллекционера живописи, носящего имя Эмиль Берланже (большой покровитель Вернона Фодергилла). Берланже живут на авеню Фош в просторной квартире, наполненный посредственными пейзажами, среди которых выделяются, по меньшей мере, работы Вернона. С последней нашей встречи Лэнд изменила прическу: волосы у нее теперь пречерные, что, как ни странно, сообщает ей вид восхитительной шестнадцатилетки. Берланже обаятельны, их подчеркнуто хорошие манеры представляют собой род непробиваемых светских доспехов – в их присутствии и пошевелиться-то боязно, а уж почесаться или шмыгнуть носом значит и вовсе совершить бог весть какой faux pas[56]. Вследствие чего, я поминутно мучился мыслями о моем гремучем животе. Был там также некто по имени Кипрен Дьюдонне[57], назвавшийся писателем. «Впрочем, мое время давно миновало, – на великолепном английском сказал он. – Вот будь сейчас, э-э, 1910-й, знакомство со мной вас, возможно, несколько заинтересовало бы». Он полный, добродушный, с почти совершенно круглым лицом. Растрепанные, редеющие волосы. Дал мне свою визитную карточку.

[Август]

Отвел Лэнд в галерею Бена, знакомить. Вроде бы, все прошло хорошо: Бен сказал ей: «Нам нужно будет обменяться впечатлениями, обновить мое досье на Логана». Лэнд, бродя по галерее и разглядывая картины, сообщила: «Геддесу это понравилось бы. Надо будет его сюда привести».

– Геддесу?

– Геддесу Брауну, дурачок. Он тоже в Париже.

А вот это уже новость плохая. Бен собирается на две недели в Бандоль, попросил меня составить ему компанию – очень соблазнительно. Но не могу же я бросить Лэнд в Париже на Геддеса Брауна.

[Август]

Завтрак в пивном баре «Лютеция» с Лэнд и Геддесом. Они, похоже, совсем на дружеской ноге, у них даже есть общая шутка – что-то насчет Хью и одного из псов, – вспомнив об этом, они расхохотались чуть не до слез. Когда я спросил, в чем там было дело, мне ответили, что это слишком долго рассказывать.

Позже Лэнд сказала Брауну о галерее Бена, а затем высказала предположение, что Бен может стать для Брауна идеальным агентом – да еще и в Париже, не больше, не меньше.