полная.

«Значит, вслух сказал. И анализирую!» - радовался Путилин.

«Открыть глаза или подождать?» Наркотическая эйфория

продолжалась. Подобное капитан уже испытывал, думать о

предстоящей боли не хотелось.

– А ты не ангел. – Путилин все же открыл глаза.

– На себя посмотри. – Губы неангела шевелились медленно, в

уголках пузырилась слюна.

Прямоугольник лица в неровном ореоле. Желтый свет оттеняет

черты, но в черноте глазницы бугрится свежая ткань.

Несколько месяцев назад Путилин просыпался в других

условиях. Реанимация окружного госпиталя пахла кварцевой

чистотой. Блестела тележка с медицинскими инструментами.

Уставшая медсестра тихим голосом поинтересовалась состоянием

после наркоза, проверила реакцию. Женская улыбка, пробившийся

запах духов настроили организм на приятный приход в себя после

операции.

Назвать тесную комнату без окон с запахом ржавчины можно с

большой натяжкой. Зеленые стены зловеще отражали свет 500

ватных ламп. Лампы в проволочных намордниках напоминали

морды немецких овчарок. Склонившийся детина в синем халате

больше походил на пациента, чем на медбрата. Пациента

психиатрического отделения лиц, пострадавших от воздействия

ядерной бомбы. Путилин не удивился бы, если медбрат окажется

горбуном и запоет приятным баритоном о несчастной любви.

– Путилин, хватит мечтать. – Квазимодо выпрямился, отошел в

сторону, освещение получилось более выгодным.

Путилин видел перед собой мужчину лет 30, халат скрывал

подробности фигуры, но на поясе угадывалась кобура. Лицо

вполне миролюбивое, если привыкнуть к отсутствию правого

глаза.

«Как же он целится? С левой стреляет?» продолжал удивляться

капитан.

– Да приди ты в себя уже! С обеих рук стреляю! – В голосе

почувствовалось раздражение.

Летающие по периферии черепа картинки устремились к

центру. Мозг собрал мозаику как солдат-первогодок автомат

Калашникова. Осторожно, аккуратно и быстро.

Путилин отбросил простыню, приподнялся на кровати. Ступни

ощутили холод шершавого бетона. Левая нога забинтована от

колена, на торсе марлевая подушка. Пластырь от живота к спине

по краям, в центре – красное пятно. «Такой вот тампакс!» эйфория

не отпускала.

В руках медбрата оказался фонарь и свежее нательное белье.

Путилин простыней прикрыл причинное место, осмотрелся. Слева

две панцирные сетки кроватей. Справа матрац кровати занимало

тело. Лицо военного не знакомо. Под простыню спускалась трубка

от стойки с лекарством. К руке на простыне тянулся провод от

пульсоксиметра. Датчик прищепкой на указательном пальце. Вот

такая реанимация.

– Дай-ка я посмотрю одним глазком. – Луч фонаря осветил

повязку.

Санитар проверил надежность пластыря, как показалось

Путилину, подмигнул:

– Все отлично, одевайся. Пойдем к доктору. Лучше сейчас, пока

выздоравливающие не затоптали. Через пару дней сам с ними

бегать начнешь!

Капитан надел белье, грубое х/б снаружи изнутри мягким

ворсом ласкает кожу. Под кроватью нашлись тапки. Двигаясь, Владимир никакой боли не ощущал. Наркоз хороший. Слишком

хороший.

Медбрат открыл дверь, пропуская Путилина в коридор. Петли

смазаны, на раме приклеена резина, за спиной лишь стукнул засов.

Провожатый пристегнул связку ключей к ремню, движением

головы указал дорогу. Путилин шел по коридору, взгляд скользил

по железу дверей в палаты выздоравливающих. Двери явно

поставлены недавно, каркас в пыли треснувшей штукатурки.

«Солдат ничего не боится, ничто не может причинить ему боль…»

Звук монотонных убеждений наслаивается друг на друга, образуя

зомбирующую атмосферу. В конце коридора выход на лестницу.

Два пролета вверх. Капли застывшей краски на краях ступеней

частично раздавлены. В зеленых следах отпечатки грубых подошв.

Стены чистые, потолок также окрашен масляной краской. Ремонт

подвального помещения проведен по-военному – дешево и