— Я не могу вернуться в интернат, — проговорила я, потупившись. Я вся взмокла и, должно быть, покраснела как рак.

— Будет ужасный скандал, — заметила тетя.

— Я не знаю, что делать. — По правде сказать, я не знала, что делать со своими руками. Слова Агеды со всей прямотой ставили меня перед лицом реальности, которую мне совершенно не хотелось видеть. Я принялась играть маминым жемчужным колечком, которое носила на безымянном пальце.

— Я думал об этом, — серьезный, сосредоточенный Мануэль по привычке опирался локтями на стол. — После каникул ты останешься здесь. Когда монахини начнут тебя искать, мы скажем, что посадили тебя в такси и с тех пор больше не видели.

— А как же мои старики, Исис, матушка Луиса? Они будут искать меня и в конце концов найдут. Обратятся в полицию, — горячо начала я, но запнулась.

— Постой. Дай мне закончить. Ты можешь им всем написать. В любом случае решать тебе. Что им сказать, мы потом придумаем. Напишем, что ты жива и здорова, это ведь самое главное. Что ты влюбилась в какого-нибудь паренька и убежала с ним, что ты не хочешь возвращаться в интернат. Такое часто случается. Ничего особенного. Твои родные, конечно, не обрадуются, но они по крайней мере будут знать, что ты жива. Решат, что это такой юношеский мятеж. В конце концов, ты уже не ребенок. Моя мать в твоем возрасте как раз ушла из дома.

— Именно, — подтвердила Агеда. — И никто ее не искал.

— Если хочешь, мы поженимся, — твердо добавил Мануэль.

— Нет, — отрезала я. — Я не хочу выходить замуж в таких обстоятельствах.

Всякий раз, когда Мануэль говорил о свадьбе, у меня начинало сосать под ложечкой. Я отвечала «нет» не задумываясь, автоматически. Просто я знала, что не хочу замуж. Совершенно точно знала.

Вмешалась Агеда:

— Не решай в спешке. Я стараюсь смотреть на такие вещи по-современному. Главное, что у нас будет потомство, а формальности подождут.

— На сегодняшний день я больше всего боюсь скандала, — призналась я. — Я не хочу, чтобы все открылось. Я со стыда умру. И мне нравится идея Мануэля. Думаю, это сработает. — Я все обдумаю потом, когда останусь одна, сказала я себе. Заговор, который предлагали Мануэль с тетушкой, был не по мне. Впрочем, возможно, они были правы. Такие вещи действительно случались.

— В конце концов ты объявишься с малышом на руках. Увидишь, какие чудеса творит улыбка младенца, — философски заметила Агеда, должно быть, припомнив рождение Мануэля.

Вообразить себя с ребенком на руках у меня не получалось. Я до сих пор сомневалась, что он и вправду будет. А Мануэль с Агедой успели все продумать.

Агеда поднялась на ноги и, к моему удивлению, достала из холодильника бутылку шампанского. Нам нужно выпить, заявила она. За малыша. И мы выпили. Я словно пребывала в полусне и никак не могла прогнать дремоту. Что ж, план Мануэля может сработать. Поживем, увидим. А может быть, завтра начнутся месячные. Возможно, никакой беременности нет. В глубине души я продолжала надеяться.

Мануэль проводил меня в мою комнату, пообещав завтра же обустроить ее с учетом того, что на этот раз я задержусь надолго.

— Чтобы ты ни в чем не нуждалась, чтобы тебе было уютно. Все, что нужно настоящей принцессе. — Он улыбнулся, ненадолго превратившись в привычного Мануэля, уверенного и спокойного. Я ответила робкой улыбкой. Пока я разбирала вещи, Мануэль стоял у окна и задумчиво смотрел в сад. — Беременность будет тебе к лицу, — проговорил он наконец. — Ты станешь еще краше. И сможешь лучше понять Хуану. После ужина вернемся к нашей истории. Нам обоим это не повредит, — добавил он.

По случаю моего приезда тетя Агеда приготовила перепелов с рисом. За ужином она заговорила о религии. По ее словам, в зачатии, при каких бы обстоятельствах оно ни происходило, был особый мистический смысл. Напуганные юные глупышки, решившие отправиться в Лондон, чтобы избавиться от плода, рисковали отяготить свои души неискупимым грехом. Потому она твердо решила сделать так, чтобы ни я, ни ребенок ни в чем не нуждались. Пожилая сеньора винила себя за то, что позволила нашим с Мануэлем отношениям выйти за границы целомудренной дружбы, но сделанного не воротишь. На свет должен был появиться ее внук, маленький маркиз Денья, и Агеда уже успела полюбить его. Невинное дитя не должно отвечать за ошибки своих родителей.

— Ты ведь исповедуешься, Лусия, не правда ли? — спросила она, протягивая мне блюдо с рисом.

Я поспешно кивнула, чтобы не расстраивать хозяйку дома. В конце концов, рассказать о случившемся в исповедальне было не так уж страшно.

Мы с Мануэлем понимающе переглянулись. Тетушка переменила тон и церемонно выразила надежду, что в ее доме мы станем ночевать в разных спальнях, пока наши отношения не освящены узами брака.

— Ради бога, тетя, разве теперь это имеет значение?