Шрифт:
Последние несколько километров Гриву несли на носилках: он окончательно выбился из сил. Такого с ним не случалось никогда. Весь оставшийся путь Артём боролся с подступающим беспамятством. Почему? Он сам не знал. Чувствовал: так надо. Только когда его внесли в селение, он наконец расслабился. Как его вносили в хижину, укладывали на койку, Грива уже не помнил…
— Хорошо ли тебе, Изначальный Свет, Разрушитель Границ? — Шадаква изменился. Из сухощавого жилистого старика превратился в крепкого мускулистого парня лет восемнадцати. Тем не менее Грива его узнал с легкостью.
— Замечательно! — Артём вытянул руки, с удовольствием наблюдая, как зеленые и желтые струи пламени вихрятся вокруг ладоней и предплечий. Это было очень красиво. — Великолепный сон!
— Это потому что ты жив, а я мертв, — сказал Шадаква.
— Ты хотел бы, чтоб было наоборот? — рассеянно произнес Артём, любуясь огненными струями.
— Да.
— Тогда почему ты позволил себя убить?
— Время Единства закончилось. Граница будет разрушена. Смерть станет хозяйкой на берегах Реки.
Артём сжал кулаки. Он чувствовал себя очень сильным.
— Я не знаю, о какой границе ты говоришь, — сказал он. — Но скажи, что я могу сделать, чтобы сохранить все как есть, — и я это сделаю.
Шадаква покачал головой. На его черных волосах сверкали капельки влаги. Словно роса.
— Но я хочу это сделать! — настаивал Артём. — Действительно хочу сохранить.
— Тогда умри, — печально произнес Шадаква. — Ведь это ты ее и разрушишь.
— Это невозможно, — спокойно ответил Грива.
— Знаю, — кивнул Шадаква. — Невозможно убить смерть.
Глава пятнадцатая
Загадки, намеки и недвусмысленные предложения
Грива проснулся — и сразу понял, где он находится. В хижине Шадаквы. И он прекрасно помнил свой сон… И то, что было до сна.
Но может, и это тоже был сон? И не было ничего: ни психоделических приключений, ни пещеры, ни смерти Пришедшего Издалека…
Артём прислушался к себе — и не обнаружил никаких изменений. По крайней мере — физических. Если не считать рубцов, оставленных разорванными ремнями. Рубцы, впрочем, уже почти зажили.
Грива подождал немного: вдруг сейчас полог откинется, и войдет Шадаква…
Никто не вошел.
Тогда Артём откинул полог сам.
У входа, на корточках, сидел Архо.
Красавец-абориген не поздоровался. Зато одарил Гриву весьма проникновенным вопрошающим взглядом. Ответа, естественно, не получил, поскольку Грива не знал вопроса.
— Доброе утро, — сказал Грива.
Архо поднялся. Но не ответил. Продолжал глядеть на Артёма своими синими глазищами.
— Почему я спал здесь, а не в твоей хижине? — осведомился Грива.
Архо помрачнел. Отвел взгляд.
— Теперь это твоя хижина, — буркнул он. Повернулся и ушел.
Похоже, обиделся. Интересно, на что?
Ладно, разберемся.
Грива двинулся на речку. Искупался. Обнаружил, что местные жители держатся от него подальше. Ладно, с этим тоже разберемся.
Грива вернулся в хижину. Позавтракал копченым мясом и вялеными бананами. Запил водичкой из реки, еще раз убедившись, что круг отчуждения — на месте. Ближе десяти метров к нему никто не подходил. Даже детишки.
Возможно, если бы Артём сам проявил инициативу…
Но проявлять инициативу Грива не стал. Он знал кое-кого, кто способен отвечать на вопросы получше обитателей поселка.
Неандерталец встретил Гриву, едва тот вошел в Лес Красных Деревьев.
— Ты пришел, чтобы задавать вопросы, — констатировал он вместо приветствия.
— Угадал.
Артём смотрел на волосатое низкорослое чудище. Кто бы мог подумать, что под этим бугристым черепом укрыт мозг, как минимум не уступающий его собственному.
— Как мне тебя называть? — спросил он неандертальца.
— У нас нет имен, — сказал представитель соседней ветви эволюции. — Имен — в вашем понимании. Ты можешь звать меня Полукровкой.
— Годится, — кивнул Грива. И сразу перешел к делу: — Скажи мне, Полукровка, что такое — равновесие?
— Равновесие — это равновесие.
— А дерево — это дерево.
— Я не могу объяснить, — произнес Полукровка. В голосе его прозвучало сожаление. — Но могу привести пример. Раньше нас было много. Теперь — мало. И с каждым поколением — всё меньше. — И добавил, помедлив: — Тем меньше, чем выше поднимается каждый из нас. Это — часть равновесия.
— Знакомая картина, — кивнул Грива. — Чем образованней и культурней народ, тем ниже прирост населения.
— Не народ, — возразил Полукровка. — Мы — единство. Чтобы один из нас мог мыслить, полсотни разумных должны формировать ему поле мышления. Пятьдесят строят хижину для одного. Наш вид вырождается, потому что каждый из нас хочет жить в хижине, а не строить ее. Поэтому сейчас в Единстве совсем мало таких, как я.
— Выходит, вы просто паразиты, — сказал Грива. — Отделили от мира несколько племен и сосете их ментальную силу. А чтобы они не разбежались…
Полукровка захохотал.
Грива удивленно уставился на него.
— Мне весело, потому что ты, способный увидеть вершины гор, не желаешь поднять взгляд выше кучи носорожьего дерьма, — отсмеявшись, пояснил Полукровка. — Прошлой ночью ты летал над саванной, а сегодня думаешь, что другие не способны перепрыгнуть через ручеек.
— Это был бред, — проворчал Грива.
Его не очень удивило, что Полукровка в курсе событий. У Артёма было серьезное подозрение, что тот сам все и замутил.