Шрифт:
Первоприсут.:Подсудимый, вы выходите из тех рамок, которые я указал. Говорите только о своем отношении к делу.
Подсуд. Желябов:Я возвращаюсь. Итак, мы, переиспытав разные способы действовать на пользу народа, в начале 70-х годов избрали одно из средств, именно положение рабочего человека, с целью мирной пропаганды социалистических идей. Движение крайне безобидное по средствам своим. И чем оно окончилось? Оно разбилось исключительно о многочисленные преграды, которые встретило в лице тюрем и ссылок. Движение совершенно бескровное, отвергавшее насилие, не революционное, а мирное, было подавлено. Я принимал участие в этом самом движении, и это участие поставлено мне прокурором в вину. Я желал бы выяснить характер движения, за которое несу в настоящее время ответ. Это имеет прямое отношение к моей защите.
Первоприсут.:Но вы были тогда оправданы.
Подсуд. Желябов:Тем не менее прокурор ссылается на привлечение мое к «процессу 193-х».
Первоприс.:Говорите в таком случае только о фактах, прямо относящихся к делу.
Подсуд. Желябов:Я хочу сказать, что в 1873, 1874 и 1875 годах я еще не был революционером, как определяет прокурор, так как моя задача была работать на пользу народа и для пропаганды социалистических идей. Я насилия в это время не признавал, политики касался я весьма мало, товарищи — еще меньше. В 1874 году по государственным воззрениям мы в то время были действительно анархистами. Я хочу подтвердить слова прокурора. В его речи есть много верного. Но верность такова: в отдельности, взятое частичками — правда, но правда, взятая из разных периодов времени, и затем составлена из нее комбинация совершенно произвольная, от которой остается один только кровавый туман…
Первоприсут.:Это по отношению к вам?
Подсуд. Желябов:По отношению ко мне… Я говорю, что все мои желания были действовать мирным путем в народе, тем не менее я очутился в тюрьме, где и революционизировался. Я перехожу ко второму периоду социалистического движения. Этот период начинается… Но, по всей вероятности, я должен буду отказаться от мысли принципиальной защиты и, вероятно, закончу речь просьбою к первоприсутствующему такого содержания: чтобы речь прокурора была отпечатана с точностью. Таким образом, она будет отдана на суд общественный и суд Европы.
Теперь я сделаю еще попытку. Непродолжительный период нахождения нашего в народе показал всю книжность, все доктринерство наших стремлений, а с другой стороны — убедил, что в народном сознании есть много такого, за что следует держаться, на чем до поры до времени следует остановиться. Считая, что при препятствиях, какие ставило правительство, невозможно провести в народное сознание социалистические идеалы целостью, социалисты перешли к народникам… Мы решились действовать во имя сознанных народом интересов, уже не во имя чистой доктрины, а на почве интересов, присущих народной жизни, им сознаваемых. Это отличительная черта народничества. Из мечтателей метафизиков оно перешло в позитивизм и держалось почвы — это основная черта народничества.
Дальше. Таким образом, изменился характер нашей деятельности, а вместе с тем и средства борьбы, пришлось от слов перейти к делу. Вместо пропаганды социалистических идей выступает на первый план агитационное возбуждение народа во имя интересов, присущих его сознанию. Вместо мирного слова мы сочли нужным перейти к фактической борьбе. Эта борьба всегда соответствует количеству накопленных сил. Прежде всего ее решались попробовать на мелких фактах.
Так дело шло до 1878 года. В 1878 г. впервые, насколько мне известно, явилась мысль о борьбе более радикальной, явились помыслы рассечь гордиев узел, так что событие 1 марта по замыслу нужно отнести прямо к зиме 1877/78 г. В этом отношении 1878 г. был переходным, как видно из документов, например брошюры «Смерть за смерть». [68] Партия не уяснила еще себе вполне значение политического строя в судьбах русского народа, хотя все условия наталкивали ее на борьбу с политическою системою.
68
Речь идёт о брошюре «Убийство шефа жандармов генерал-адъютанта Мезенцова» (Спб., 1878), которая начиналась словами: «Смерть за смерть!».
Первоприс:Вы опять говорите о партии!..
Подс. Желябов:Я принимал участие в ней…
Первоприс:Говорите только о себе.
Подс. Желябов:Все толкало меня, в том числе, на борьбу с правительственною системою. Тем не менее я еще летом 1878 года находился в деревне, действуя в народе. В зиму 1878/79 года положение вещей было совершенно безвыходное, и весна 1879 года была проведена мною на юге в заботах, относившихся прямо к этого рода предприятиям. Я знал, что в других местах товарищи озабочены тем же, в особенности на севере, что на севере этот вопрос даже породил раскол в тайном обществе, в организации «Земли и воли», что часть этой организации ставит себе именно те задачи, как и я с некоторыми товарищами на юге. Отсюда естественно сближение, которое перешло на Липецком съезде в слияние.
Тогда северяне, а затем и часть южан, собравшись в лице своих представителей на съезде, определили новое направление. Решения Липецкого съезда были вовсе не так узки, как здесь излагалось в обвинительной речи. Основные положения новой программы были таковы: политический строй…
Первоприс.:Подсудимый, я решительно лишу вас слова, потому что вы не хотите следовать моим указаниям. Вы постоянно впадаете в изложение теории.
Подс. Желябов:Я обвиняюсь за участие на Липецком съезде.
Первоприс.:Нет, вы обвиняетесь в совершении покушения под Александровском, которое, как объясняет обвинительная власть, составляет последствие Липецкого съезда.
Подс. Желябов:Если только я обвиняюсь в событии 1 марта и затем в покушении под Александровском, то в таком случае моя защита сводится к заявлению: да, так как фактически это подтверждено. Голое признание факта не есть защита!..
Первоприс.:Отношение вашей воли к этому факту!..