Шрифт:
– Чего? Боишься, что пригну ее ненароком? – ухмыльнулся Алик. – Типа с голодухи, да?
– У тебя ничего не выйдет... А если силой попробуешь взять, выйду, найду тебя и как бешеного пса пристрелю! – сжав кулаки, прошипел Тимоха.
– Да остынь ты, утюг! Ничего с твоей Анжелой не будет. Я не такой. Да не дадут мне. За мной жена приедет. Место в машине будет свободное, вот я и подумал, может, подругу твою подвезти...
– Она и сама на машине будет, – успокаиваясь, сказал парень.
– Круто!
– Бизнес у меня был... И еще пока есть... Она за ним смотрит... Мы пожениться собирались, не успели... Тут это сволочье позорное...
– Что, бизнес отобрать хотели?
– С чего ты взял? – насторожился Тимоха.
– Ну, на кого-то ж ты покушался. Или это уже другая тема?
– Да нет, тема та... И бизнес отобрать хотели, и Анжелу опустить... В общем, темная история...
– А Касатон здесь каким боком? – как бы невзначай спросил Алик.
– При чем здесь Касатон? – Тимоха дернулся так, как будто увидел гадюку под ногами.
Он резко повернулся к Алику, в упор уставился на него.
– Думаешь, если я здесь, то ничего не знаю, что там, в Петрополе делается? У меня жена в бизнесе, она тоже Касатона боится. А почему? Потому что он может этот бизнес отобрать...
– Он может, – снова стал успокаиваться парень. – Он все может... У него везде щупальца. Если вдруг что не так, жди беды... Ко мне беда пришла, но я себя отстоял...
– Так ты что, самого Касатона замочить хотел?
– Нет, кента его... И не покушался я на Полторанина. В смысле, не заказывал. Само собой получилось. Разговор на повышенных тонах, слово за слово, а у меня пистолет под рукой. В общем, было дело... Еще тот козел! Такой же весь гладкий, как и Касатон, зализанный, слова по фене не скажет. В театр, ля, ходит, – Тимоха зло сплюнул себе под ноги.
– В театр?
– Ну да, у нас в Петрополе театр есть. А ты не знал?
– Да что-то слышал, – пожал плечами Алик.
– В нашу молодость о нем никто и не знал, – с обличительной ухмылкой глянул на него Тимоха. – В наше время Мельпомена отдыхала. А сейчас она в Петрополе на взлете. Касатон наш городской театр конкретно поднял. Можно сказать, из руин, а если точней, то из долгостроя. Еще при совке строить начали, да похерили все, а Касатон и деньги нашел, и все такое...
– Типа меценат?
– Ну, типа того. У него там своя Мельпомена, он ее откуда-то из Москвы выписал. Она у него там в театре прима, все вокруг нее вертится. Не станет ее, не будет и театра... Но дело не в том.
– А в чем?
– Да в том, что Касатон – сволочь редкостная.
– А ты его кента хотел грохнуть.
– Жаль, что не добил... Об этом только и жалею.
– Касатон тоже жалеет.
Быстрым взглядом Алик окинул пространство вокруг. Никого. Слышно, как гремит столярка, а так тихо все.
– О чем он жалеет? – насторожился Тимоха.
– О том, что ты кента его хотел убить.
Не должен был Алик говорить это: нельзя было тревожить приговоренного. Но ему исподволь хотелось дать Тимохе хотя бы мизерный шанс на спасение, пусть и во вред себе.
– Он тебя заказал, парень.
– Откуда ты знаешь?
Тимоха должен был догадаться и как минимум дать стрекача. Но до него не дошло, что именно Алик и должен был исполнить заказ, о котором сам же и говорил.
– Да знаю...
Тимоха ничего не понял, за это и поплатился. Алик ударил его фалангами согнутых пальцев в кадык. Такой удар мог закончиться мгновенной смертью, но жертва лишь оказалась в нокауте. Тимоха свалился с ящика, захрипел, схватившись за горло. Алик вытащил из-под ящика заранее приготовленную веревку с петлей, которую он набросил ему на шею.
Другой конец веревки перебросил через балку над головой, подпрыгнул, ухватился за него, потянул на себя, оторвал от земли тело...
Повешенный человек погибает оттого, что у него ломаются шейные позвонки, но Тимоха умирал от удушья. Алик поднял его тело так, чтобы ноги находились на уровне верхнего среза ящика, поставленного торцом. Все должно было выглядеть, как самоубийство – отчаялся человек, перебросил через балку веревку, закрепив ее одним концом за железную скобу в заборе, а другой – превратил в петлю, в которую и влез. Встал на шаткий ящик, толкнул его ногой, и все, привет Дездемоне.
Тимоха дернул ногой еще раз и навеки затих. Алик еще раз осмотрелся и отправился обратно в столярный цех.
А вечером его вызвали в оперчасть. Кум допрашивал его без особого пристрастия, а у Алика был на все ответ. Сидели с Тимохой, курили, тот рассказывал Алику, что жить больше не хочет. Ну, Алик, конечно же, не мог подумать, что у него на уме. Потому и ушел с легким сердцем, оставив парня одного. А он, оказывается, суицид удумал... Конечно же, Алик не был ни в чем виноват.
Если бы на месте преступления работали криминалисты, а труп обследовали опытные судмедэксперты, показания Алика разбились бы в пух и прах. Но в зоне проще всего было списать смерть зэка на самоубийство. Зачем тому же куму портить показатели по насильственной смерти? Ведь он сам же получит по шапке за недосмотр по этой теме.