В зале ресторана эмигранты-поляки, полистав польские журналы, бросали их назад, в общую груду. И сверху, заметила Кася, неизменно оказывался тот, на цветной обложке которого некий малахольного вида чувак порицал президента США за сексуальные домогательства. Надпись на обложке гласила: «CLINTON - WINNY ALBO NIEWINNY»[1].

Америка была ныне единственной в мире настоящей страной, а все прочие - копиями или производными от нее. Может, где-то и существует еще страна, гордящаяся своей отчетливой самобытностью, но она, скорее всего, прячется в лежащей за Лапландией вулканической долине, а населяют ее оголодалые умалишенцы в набедренных повязках из тюленьих шкур. Остальные же страны, на какую ни взгляни, - это либо колонии Америки, либо ее грубые имитации. Кася еще в отрочестве прочла в польском переводе роман Артура Ч. Кларка «2001 год: Космическая одиссея». Под конец книги астронавт попадает в корабль пришельцев, оснащенный, как ему поначалу кажется, всем, к чему он привык дома, включая набитый расфасованными продуктами холодильник. При ближайшем же рассмотрении продукты оказываются подделками - кучей трехмерных имитаций, словно скопированных с расплывчатых телевизионных изображений. Вот так и выглядит сегодня весь мир: дрянным слепком США. Несколько лет назад джинсов «ливайс» в Восточной Европе было днем с огнем не сыскать, вместо них продавались хлопчатобумажные штаны («фермерские пижамы», называла их Кася) с нашитыми где только можно - на карманах, на заду, на коленях - ярлыками и рекламными формулами: перевранными американскими фразочками, а то и попросту чистой тарабарщиной, чем угодно, лишь бы уверить всех в своей преданности империи великих торговых марок. Теперь такие штаны встречаются редко. «Ливайсы» наконец появились и в Восточной Европе: она могла бы купить их в Варшаве за ту же цену, за какую ее прапрадедушка купил свою полотняную фабрику. Может, и за несколько меньшую - если бы у нее нашлись американские доллары.

– А я говорю, шлюхин сын это сделал, - заявил по-польски один из завсегдатаев ресторанчика.
– Только на одно и надеюсь - они заставят его, грязного долбаря, показать свой хер суду.

– Заткнись, Анджей.

Эта парочка жирных старых пердунов с кустистыми бровями появлялась в «Кафе Краков» почти каждый день. Оба были престарелыми силезскими нефтяниками, еще не добравшимися до той стадии алкоголизма, на которой никакой еды уже не требуется.

– Эй, эта шлюшка опять здесь - ты посмотри на ее сиськи!

– Заткнись и загляни в меню, Анджей. Она идет сюда принять наш заказ.

– А у меня заказ совсем, на хер, простой. Пусть просто наклонится и…

Катажина уже знала, что переминаться у стойки с десертами, дожидаясь, когда они выпустят весь пар, бессмысленно. Эти двое могли вот так талдычить свое целых полчаса - а после пожаловаться, что их плохо обслуживают.

– Итак, джентльмены, что-нибудь надумали?

– Да, юная леди, надумали. Клинтон должен показать всему миру свой хер, а они - отправить долбаря на электрический стул.

– И что же вы закажете, мм?
– бесстрастно осведомилась Кася.
– Жаренного Клинтона?

Силезцы увяли. Женское остроумие неизменно приводило их в замешательство.

– Суп и булочку, пожалуйста, - прокряхтел Анджей.

– И мне то же самое, - сказал его собеседник.

– Угу, - промурлыкала, строча в блокноте, Кася. Заказ их, всегда одинаковый, она уже записала. А теперь: «Обритые гориллы, прячущие черные космы под вздувающимися рубашками».

На кухне дядюшка разглядывал добытые Касей в музыкальных магазинах рекламные материалы.

– Эти люди выглядят так, будто они сбежали из сумасшедшего дома.

– Знаю. Но я взяла за правило не говорить о твоих клиентах плохо. Два супа.

– Очень смешно. Я насчет этих поп-музыкантов. Они смахивают на уголовников.

– Это их имидж, дядя. Им хочется выглядеть негодяями , походить на преступников из американских фильмов. А на деле они, скорее всего, милейшие ребята.

– На вид - полные мафиози. По мне, так уж лучше Фил Коллинз.

– Правда?
– Кася бросила в плетеную хлебницу пару завернутых в фольгу крошечных кусочков масла.

– Да. Фил Коллинз молодец. Ты уверена, что он не поляк? По-моему, похож.

– Он, вроде бы, из Лондона, - сказала Кася, осторожно пристраивая на поднос наполненные, как всегда, до краев чашки с супом, чтобы оттащить их в зал. - А теперь и вовсе в Америке живет.

– Смешно… Съезди в Лодзь, там каждый третий вылитый Фил Коллинз, даже прическа такая же.

– Так вот почему он тебе нравится?
– ухмыльнулась Кася и, повернувшись, приподняла брови, огладывая дядину лысину.

– Нет, потому что у него талант есть.
– И, к испугу Каси, дядя запел, подделываясь под Фила Коллинза, запел на подпорченном акцентом английском да еще и с поддельными американскими гласными: - «Еще одну, дай мне еще одну ночь»… «Новый день в раю»… У него мелодии, он не похож на этих длинноволосых горлопанов.

– Нисколько не похож.

– И потом, он человек состоятельный, - гнул свое дядя, - и все-таки, я в одном журнале читал, по-прежнему играет в дартс с посетителями ближайшего к его дому паба. И бизнесом занимается - форель разводит и уж не знаю что еще, - уйму денег просаживает, а ему все равно нравится.

– Что ж, дядя, может и тебе стоит начать так же относиться к твоему ресторану.

– Очень смешно.

Впрочем, как-то вечером дядя все же признался, что дела у ресторана идут плоховато. До нехватки средств пока не дошло, однако с каждым годом она становится ближе и ближе. Разумеется, мать Каси, дядина сестра, ей об этом уже сказала.

– Старые поляки умирают, - вздыхал он, - а молодые пристрастились лопать на скорую руку, а то еще и в Польшу возвращаются, надеются там куш сорвать. Да и ссорятся старые поляки друг с другом - один начинает обходить ресторан стороной, в нем, видите ли, «этот подонок» сидит, а после и сам «этот подонок» перестает появляться, потому что ему тут без друга скучно. Вот так я клиентов, в основном, и теряю. Из-за свар да из-за смертей.

Катажина, смущенная редким на дядином лице выражением уныния, ушла в зал и занялась там салфетками и подвядшими цветами.