– А если нет?

– Я что, должен объяснять тебе принципы капитализма? Попроси, чтобы они ее заказали. Если с ними ничего не получится, обратись в другой магазин. Рано или поздно, кто-нибудь ее да найдет. Ты даешь деньги, тебе отдают книгу. И может быть, через неделю о ней спрашивает кто-то еще. Так книги и выживают, верно?

– Я просто подумала… при том, что сейчас творится в Польше…

– Ну, это ты выяснишь. И напиши мне. Сестры уверяют, будто в Польше теперь можно и автомобильные телефоны добыть, и «рибоки». А ты расскажешь, что можно добыть в Варшаве из книг Болеслава Шайна.

– Да, но…

– Вот никогда люди не хотят платить за то, что по-настоящему ценное в жизни!
– гневно воскликнул Ярек.
– Они годами копят деньги на изготовленную поточным методом машину, а вещь уникальную, стихи, написанные неповторимой личностью, им непременно задаром подавай.

– Хорошо-хорошо, я поищу, поищу, - умиротворяюще произнесла Кася.
– Как она называется-то?

– А вот это запомнить легко, - Ярек с подчеркнутой небрежностью бросил в мойку суповую чашку и, спохватившись, встал, посмотреть, не разбилась ли.
– Первая строка польского государственного гимна, - и он пропел, мелодично и точно: «Jeszcze Polska nie zginela…».

– Еще Польша не погибла, - повторила за ним Кася.

– И вот что еще выводит меня из себя, - сказал Ярек и его передернуло - так, словно он уселся на электрическую плитку, которую никто не позаботился выключить.
– Отец написал это стихотворение, заглавное , за несколько дней до того, как его отправили в Бухенвальд. Он тогда уже сидел под домашним арестом. А сейчас люди читают его и думают, что папа либо был чокнутым, человеком, живущим в сочиненном им мире, либо просто иронизировал.

Этого польского слова Кася не знала, однако решила, что просить у дяди объяснений не стоит.

– И знаешь, это и есть главное, в чем изменился мир, - вздохнул он, выпустив, наконец, весь пар.
– Люди больше не способны представить себе человека, надежды которого простираются за пределы его собственной жизни.

Кася открыла рот, собираясь что-то сказать, но не смогла удержаться и зевнула. И дядя тоже зевнул. И оба рассмеялись.

– Спать пора, - объявил Ярек.
– Во всяком случае, мне. Ты, как всегда, вольна поступать по-своему.

– Разбуди меня утром, - ничуть не кривя душой, попросила Кася.
– Не оставлять же тебя один на один с Халиной Козловской.

Однако утром дядя Ярек дал ей поспать. Когда она, наконец, появилась в ресторанчике - принявшая душ, накрашенная и ощущающая легкую тошноту, Халина Козловская успела удалиться, зато появились и уже ели, сделав заказ, двое других завсегдатаев.

– Этот суп высосала из свиной жопы беззубая шлюха, - провозгласил Анджей.

– Заткни хлебало, здесь люди едят.

– Так они и едят дерьмо, высосанное из…

– Они много чего едят, Анджей, не все же выбрали суп. Ты заказал его, потому что дешевле в меню ничего нет.

– В прежние дни я мог за такие деньги «фольксваген» купить.

– Ну, значит, ты покупал свои «фольксвагены» у нацистов, со скидкой.

– Не заводи меня.

– Лопай суп. Ты пьян. А суп поможет.

– Помог бы, если б в него бухла налили.

– Ну так булочку съешь.

– Она черствая.

– Ничего не черствая. Свежий польский хлеб. Его влажным воздухом, как в «Макдональдсе», не накачивают.

– На - потрогай - скажешь, она свежая?

– Да съешь ты ее, на хер, и все.

– Иисусе, ты посмотри какие сиськи у этой шлюшки.

– Чуть больше уважения, джентльмены, прошу вас!
– донесся из кухни грозный голос.

Катажина, вздохнув, подошла к столику.

– Что-нибудь еще?
– холодно поинтересовалась она.

За два дня до отъезда из Лондона Катажина оттащила чемодан с майками на Ноттинг-Хилл-Гейт, в магазин «Ю-дизайн ит». Здесь она, согласно предварительной договоренности, заплатила мужчине-азиату и дала ему точные указания - какой рисунок на какую майку нанести. В набранных по музыкальным магазинам материалах было полным-полно фотографий и эмблем - как и в рекламе, вырезанной из музыкальных журналов. Из Польши она прихватила с собой - на случай, если в Лондоне таких найти не удастся, - лишь пару фотографий: Фила Коллинза и «Дайр Стрейт». Дома они пойдут нарасхват, особенно у старичков с деньгами, так что можно будет даже поэкспериментировать с ценами. За «Одухотворенных», «Будущий звук Лондона», Трики и прочих запрашивать, наверное, придется поменьше, однако на ее стороне будет их уникальность: эту нишу никто еще заполнить не потрудился. Она даже сможет гарантировать покупателям, что, если те найдут в Польше такие же майки по меньшей цене, им возвратят деньги в двукратном размере. Польские остолопы на этот фокус купятся как миленькие: это же так по-американски.

Потом она обошла (с десяток?) обменных бюро, выбрала то, где можно было с наибольшей выгодой обратить оставшиеся у нее английские фунты в американские доллары - набивать сумочку злотыми никакой срочности не было. Себе Катажина оставила лишь несколько фунтовых монет достоинством в фунт каждая, - хватит, чтобы протянуть два оставшихся дня. Билет на подземку до аэропорта, ну, может быть, молочный коктейль в «Макдональдсе»: обо всем остальном позаботятся другие, и здесь, и на том конце. И, словно перелистывая страницы мысленного блокнота, она проверила список вещей, о которых следует помнить: американские доллары, да… черные пластиковые мешки для мусора, да… рулон клейкой ленты для ценников, да… паспорт… гигиенические прокладки… дерьмовое чайное полотенце с надписью «Дом Виндзоров» для мамы… стопка ее записей… ах да, и…