Вопрос меня по-настоящему возмущает, однако я сдерживаюсь и отвечаю:

– Временами, когда поднимаюсь в горы и думаю о ней.

Опять что-то пишет, затем:

– Кто-нибудь из твоих родных лечился в психиатрической лечебнице?

– Да, тетка сидела в сумасшедшем доме.

– Почему ты называешь это «сумасшедшим домом»?
– обиженно осведомляется он.
– Почему не «психиатрической лечебницей»?

– Я полагал, это одно и то же.

– А что ты вообще думаешь об умственном расстройстве?
– сердито спрашивает психиатр.

– Это странное, аномальное состояние человека, - честно отвечаю я.

– Оно ничуть не более странное и аномальное, чем аппендицит!
– выпаливает он.

– Я так не считаю. Мы довольно хорошо понимаем причины возникновения и механизм развития аппендицита, тогда как с сумасшествием все намного сложнее и запутаннее.

Не стану пересказывать все наши дебаты, суть их сводилась к тому, что я имел в ввиду психологическую аномальность сумасшествия, а он решил, будто я говорю об аномальности социальной.

До этого времени я, хоть и относился к психиатру враждебно, но на все его вопросы отвечал искренне и честно. Однако, когда он попросил меня протянуть перед собой руки, я не удержался от искушения проделать трюк, о котором рассказал мне один малый в очереди к «кровососам». Я решил, что никому другому возможность произвести его не представится и, поскольку меня все равно уже наполовину «потопили», я могу себе это позволить. И протянул одну руку ладонью вверх, а другую - вниз.

Психиатр этого даже не заметил. Он сказал:

– Теперь переверни их.

Я перевернул, обе. Опять одна смотрит ладонью вверх, а другая вниз, - а он так ничего и не замечает, потому что все время пристально вглядывается только в одну - не дрожит ли она. Так что фокус у меня не удался.

В конце концов, после всех этих расспросов, он опять становится дружелюбным и, просияв, говорит:

– Я вижу, у тебя степень доктора философии, Дик. Где ты учился?

– В МТИ и в Принстоне. А где учились вы?

– В Йеле и в Лондоне. Что изучал, Дик?

– Физику. А вы?

– Медицину.

– По-вашему, это– медицина?

– Разумеется. А по-твоему, что? Ладно, ступай вон туда и подожди меня пять минут.

Я снова усаживаюсь на скамью, и один из сидящих в очереди, пододвигается ко мне и говорит:

– Ничего себе! Ты у него двадцать пять минут проторчал! Другим и пяти хватало!

– Угу.

– Эй, - продолжает он, - а хочешь знать, как одурачить психиатра? Все что нужно, это ногти грызть, вот так.

– Так чего же ты их не грызешь?

– Ну, - говорит он, - мне охота в армии послужить!

– Хочешь одурачить психиатра?
– говорю я.
– Скажи ему именно это!

Проходит какое-то время и меня призывают к другому столу, с другим психиатром. Первый был довольно молод и простодушен на вид, а этот сед и важен, он у них явно старший. Я решаю, что теперь все, наконец, прояснится, но, как бы там ни было, изображать дружелюбие не собираюсь.

Психиатр просматривает мои бумаги, сооружает на лице улыбку и говорит:

– Привет, Дик. Я вижу, ты во время войны работал в Лос-Аламосе.

– Да.

– Там ведь когда-то мужская школа была, верно?

– Верно.

– А из многих зданий она состояла?

– Из немногих.

Техника та же самая - три вопроса, четвертый резко от них отличается.

– Ты говорил, что у тебя в голове раздаются голоса. Будь добр, расскажи о них.

– Это происходит очень редко - когда мне приходится внимательно слушать человека, говорящего с иностранным акцентом. Потом, засыпая, я отчетливо слышу его голос. Первый такой случай произошел, когда я учился в МТИ. Я услышал, как голос профессора Вальярты произносит: «Бу-бу-бу электрическое пыле». А второй во время войны, в Чикаго, там профессор Теллер объяснял мне, как работает атомная бомба. И, поскольку меня интересуют любые странные явления, я задумался о том, почему голоса эти я слышу так ясно, а точно воспроизвести их не могу… А что, разве такое не случается время от времени с любым человеком?

Психиатр прикрыл ладонью лицо, однако я видел сквозь его пальцы, что он улыбается (на мой вопрос он не ответил)

Затем психиатр сменил тему:

– Ты сказал, что иногда разговариваешь с покойной женой. О чем?

Тут уж я начинаю злиться. По-моему, его это ни черта не касается. И я отвечаю:

– Я говорю, что люблю ее, если вас это устраивает!

После обмена еще несколькими колкостями он спрашивает:

– Ты веришь в сверхнормальные явления?

– Я не знаю, что значит «сверхнормальные», - отвечаю я.