Шрифт:
Побранившись вволю, они посидели некоторое время молча, глядя друг на друга.
– Моим родителям не терпится познакомиться с тобой. Они уже вернулись в Италию, - нежно произнес Франческо.
– Как себя чувствует твоя мама?
– поинтересовалась Эрин.
– Часто приходит на могилу Райфа. Ей тяжелее, чем кому бы то ни было из нас, - признался он.
– Цветы, которые она мне прислала, очень красивые. Я поблагодарила ее по телефону, милый. У нас состоялся довольно приятный разговор.
– Она обрадовалась новости о моем будущем отцовстве. Но, боюсь, для нее все, что касается меня, весьма тяжело, - задумчиво произнес Франческо.
– Что ты имеешь в виду?
– она непонимающе посмотрела на мужа.
– Уверен, мама не может видеть меня и не вспоминать о Райфе. У него уже никогда не будет детей. Должно быть, подобные мысли ее больно ранят.
– Знаешь, а ведь если бы Райф сейчас был жив, мы бы не встретились, ты бы не сидел у моей постели, не волновался о нашем малыше… - прошептала Эрин.
– Нет, мы бы обязательно когда-нибудь встретились, в этом я не сомневаюсь, - заверил супругу Франческо.
– Но у нас не было бы такой безумной, поспешной, замечательной свадьбы, милый.
– Пожалуй, в этом ты права, - согласился он.
– И знаешь, я предпочитаю жить в той реальности, где ты - моя жена и будущая мать моего ребенка.
– «Я, моя, мое» - порой мне нравится, как ты это произносишь, - улыбнулась Эрин.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Эрин очнулась от тяжелого сна. Она лежала и ждала, когда ее сердце перестанет биться так часто. Образы ночного кошмара непроизвольно всплывали перед ее мысленным взором. Она повернула тяжелую голову и всмотрелась в циферблат настольных часов. Было начало второго. В палате слабо светил ночник.
Эрин приподнялась на локтях и взбила подушку.
– Надеюсь, это только сон, - пробормотала она себе под нос.
– Больничные кровати плохо приспособлены для сна, - услышала она и невольно вздрогнула.
– Что ты здесь делаешь посреди ночи?
– Я уходил, - улыбнулся Франческо.
– Уходил, но…
– Прости, Эрин, я не хотел тебя будить, - сказал он, поднимаясь из кресла и подходя к кровати.
– Что происходит, Франческо?
– спросила Эрин.
Он лишь провел рукой по ее влажному, потному лбу.
– Франческо, - сурово обратилась она к мужу, - не держи меня за идиотку! Ты сторожишь меня, так ведь? Ты мне не доверяешь?
Он продолжал молчать.
– Можешь не беспокоиться, я ни на минуту не забываю о ребенке, он для меня важнее всего. Ты ведь не думаешь, что я представляю угрозу для собственного малыша? Все эти предосторожности, вроде дежурства у моей постели и найма нянечек, я считаю совершенно излишними…
– Ты закончила?
– улыбнулся Франческо.
– Ты считаешь меня плохой матерью, Франческо?
– спросила Эрин, чувствуя, как ее глаза наполняются слезами.
– Более подходящей матери для моего ребенка я и представить не могу, родная. И мне даже в голову не приходила мысль о том, что ты можешь причинить ему вред. Прости, если заставил тебя так думать.
– Но ты сам сказал, будто я очень нервная и меня необходимо постоянно контролировать. Разве ты имел в виду не то, что мои волнения не полезны для малыша?
– На самом деле я боюсь за тебя, милая. Во всех промахах ты привыкла винить только себя. В этом мы похожи. Своим самобичеванием мы скорее усугубляем проблемы, нежели их решаем. Меня очень пугает твоя склонность к уединению. Когда ты предоставлена самой себе, твои страхи и подозрения беспрепятственно заполняют все твое сознание. Поэтому я предпочитаю находиться рядом.
– Тебя не просто понять, Франческо, - покачала головой Эрин.
– Помнишь, ты обвинила меня в эгоизме. Мне бы очень не хотелось соглашаться с этим, но, боюсь, ты совершенно права. До сих пор я думал о тебе лишь как о собственной жене, части меня, а не как об отдельном человеке с отличным от моего мнением. Знаешь, если бы я изначально принял все особенности Райфа вместо того, чтобы отождествлять его с собой, я бы намного раньше догадался, куда его могут привести переживания. Но я был уверен, что мы абсолютно одинаковы, и эта ошибка стала роковой.