— Ладно, это твое дело.

— Прекрасно. Максу напишешь ты. Предложи им приехать в следующую субботу и остаться на несколько дней.

— Да, вот уж это будет настоящее новоселье! Молодец! А как насчет аборигенов? Кого-нибудь позовешь?

— Доктора Скотта, — ответила Памела. — По-моему, он здесь тоже недавно. Он все просит меня поиграть с ним в теннис в клубе, но каждый раз мне удается отвертеться. Я просто не в состоянии одеваться для тенниса, ходить по клубам и пока не могу принимать посетителей. Но он был очень добр, когда Лиззи ошпарила руку, и так старался не показать, что его интересует дом! Вот я и пообещала когда-нибудь его пригласить.

— Очень хорошо… А еще?

— А еще Стеллу, разумеется.

Разумеется, Стеллу. Значит, новоселье станет первым шагом в задуманной Памелой кампании. Забавная Стелла! Как запылают ее щеки, как загорятся темные глаза, когда она получит приглашение! А что последует за этим? «Боюсь, мне не удастся выкроить для вас этот вечер»?

— По-моему, ты напрасно считаешь, что Стелла, само собой разумеется, примет приглашение.

— Поймаю. Надо написать очень осторожно, но мне кажется, я знаю как.

— Не сомневаюсь, на это ты мастер.

Я написал Максу и пошел на почту отправить письмо. Почтовый ящик был возле Джессепов, но в темноте трудно было найти короткую тропинку, и я пошел в обход, по дороге, ведущей на ферму, — двадцать минут хорошего хода. Моросил дождик, воздух был свежий, глухо и сонно плескалось море.

Я надеялся, что Макс приедет. Ему здесь понравится. Какое наслаждение будет показывать ему дом, болтать, гулять и плавать. К тому же мне не терпелось узнать, чем обернулся его брак с Джудит. Его первая женитьба дорого ему обошлась. После нее его работы в значительной мере утратили тот задор и дерзость, которые в них привлекали больше всего. Как ему пришло в голову соединить свою жизнь с такой ломакой, как Митци, для его друзей навсегда осталось загадкой. Впервые я встретился с ним перед самым их разрывом у Лоретты. Не знаю, что побудило Макса проявить ко мне необыкновенное расположение, — я ведь был мало кому известен и гораздо моложе его. После этого мы часто встречались. Макс слыл человеком неразговорчивым и редко кому давал советы, но со мной он поделился кое-какими своими проблемами, отчего мои собственные осветились словно прожектором. Я сумел вовремя остановиться. Услышав, что я решил уехать из Лондона, он с большим чувством ответил, что очень рад, но не объяснил почему приятно будет повидаться с Максом.

Когда я вернулся, Памела уже легла спать. Я допоздна засиделся за статьей о книге Де Ла Мэра и написал едва ли не самую удачную и, уж во всяком случае, самую хвалебную рецензию из всех, какие выходили из-под моего пера с давних времен ученичества. Ночной час соответствовал духу рецензируемой книги. Дождь кончился; последнее дотлевавшее в камине полено рассыпалось и превратилось в белый пепел. В доме стояла странная, словно живая тишина. В ней ощущалось чье-то дыхание и трепет — как раз та атмосфера, которую так умело создает в своих рассказах Де Ла Мэр. Шум моря напоминал дыхание спящей природы; моя освещенная комната одиноко плыла в пространстве. Я поежился, потом рассмеялся ведь сам же позволил своим нервам разойтись, начитавшись этих своеобразных рассказов. И пошел спать.

Через два дня утром от Макса пришла телеграмма «Оба восторге». До чего же характерна для Макса такая краткость, точность и теплота! Мы сразу воспряли духом. Мы с Памелой — существа стадные, и по-моему, тайный страх оказаться в изоляции мучил мою сестру так же, как меня. Замечательно, что удастся собрать друзей. Я позвонил в Бристоль в театр, а Памела принялась писать приглашения Стелле и доктору Скотту.

— Мистер Кэри репетирует, — услышал я приятный женский голос. — Может быть, позвать миссис Кэри?

Вот это неожиданность!

— Подождите минуточку, — попросил я и, поманив Памелу, прикрыл трубку рукой. — Ты знаешь, что Питер женился?

— Не может быть! У него же за душой ни пенса!

— Тем не менее. Можно предположить, что миссис Кэри — это Уэнди. Как ты считаешь?

— Кто же еще? Спроси.

Похоже, ничего другого не оставалось.

— Вы слушаете? Простите, а кто это миссис Кэри? Я хочу сказать, как ее звали раньше? Ну да, конечно. Будьте добры, пригласите ее к телефону.

Веселый голос Уэнди дрожал от смеха.

— Да, дорогой, наконец-то мы решились. Мы ведь давно друг по другу сходили с ума. Ах, ты не знал? Только нам мешало одно ужасное препятствие. Ну просто жуткое! Что ты говоришь? Деньги? Нет, Бог с тобой! Деньги нас не волнуют! Нет! Вся загвоздка в наших именах. У нас обоих такие мерзкие, бездарные имена! Но представляешь, они уже чуточку прославились! Ну самую капельку! Так что Питеру не хотелось менять свое, а мне свое. Но нельзя же всю жизнь звать друг друга так вульгарно: Питер и Уэнди? Это же невыносимо, правда? Вот в конце концов я и дала честное слово, что никогда не буду называть Питера по имени, и мы поженились! И мы просто мечтаем приехать! Нам до смерти хочется пожить в «Золотой лани»!

Я, как мог точно, пересказал все это Памеле. Новость обрадовала ее не меньше, чем меня. Эти двое являли собой веселую и живописную пару. Только бы им удалось регулярно получать ангажементы, тогда все будет хорошо, ведь, кроме таланта и экзотической внешности, у них нет ничего.

— Дай им Бог удачи! — сказала Памела. — Вот уж кто создан друг для друга — истинные сиамские близнецы! А теперь внеси поправки в мое письмо.

«И вносить нечего», — подумал я, прочитав его. Памеле очень мило удалось в равной степени потрафить и строгим взглядам деда, и свободолюбивым устремлениям восемнадцатилетней внучки: «Из Бристоля приедут наши молодые друзья, а кроме того, мы приглашаем доктора Скотта; не сможет ли приехать и мисс Мередит? Мы будем счастливы, если капитан Брук доверит нам ее на вечер, а потом мы доставим ее домой на машине в назначенный им час, хотя надеемся, что это будет не раньше двенадцати. Мы не можем нарадоваться, как хорошо и спокойно нам живется в „Утесе“, и шлем капитану наилучшие пожелания».