— Я и не беспокоюсь, — сказал он. — Всем известно, что Пиа сама в состоянии о себе позаботиться. Пока! он натянуто улыбнулся и вышел. В воздухе повисла гнетущая тишина. Кристиан потянулся к корзинке с рогаликами, а Марк и Катринка переглянулись.

— Мне надо сделать несколько деловых звонков, а потом мы отправимся на соревнования. — Марк вышел из-за стола и отправился наверх.

— Ты что, специально стараешься расстроить Мартина? — спросила Катринка сына, когда они остались наедине.

— Расстроить? Вовсе нет, — ответил Кристиан вполне невинно. — Я, напротив, старался его успокоить.

Как обычно, они говорили друг с другом по-немецки.

— Я очень волнуюсь за него и Пиа.

— Я заметил, — буркнул Кристиан, раздумывая — не это ли вынудило его домогаться внимания Пиа. Он не любил друзей и знакомых матери и не видел причин жалеть их. Кристиан с раннего детства пугал Хеллеров своим капризным, необузданным характером. Его приемные родители не раз водили его на консультации к высокооплачиваемым психиатрам, но все напрасно. Кристиану нравилось быть «плохим мальчиком», он, что называется, «вошел в контакт со своими чувствами» и научился извлекать из этого выгоду. Теперь он мог добиваться от окружающих желаемого результата, ничего не давая им взамен.

— У этих ребят было трудное детство, — пояснила Катринка.

— Труднее, чем мое? — спросил Кристиан, намазывая рогалик мармеладом.

— Намного, — твердо сказала Катринка.

— Да что ты обо мне знаешь? Что ты можешь знать о моих детских переживаниях? — произнес Кристиан скорее презрительно, чем зло.

— Только то, что ты мне рассказал, — ответила Катринка, стараясь не злиться.

Рассказы Кристиана о том, что уже в шесть лет он был отправлен в специальную школу за свое плохое поведение, она воспринимала с долей недоверия. Ей казалось, что Курт и Луиза Хеллеры были вовсе не такими монстрами, какими их хотел представить Кристиан.

Он улыбнулся.

— А если я наврал тебе?

— Неужели ты способен на это? — Катринка с трудом понимала, когда ее сын шутит, а когда говорит серьезно.

— Оставим этот разговор, — Кристиан поставил чашку с кофе на блюдце. — Почему ты думаешь, что я намерен навредить твоим друзьям?

— Я наблюдала за тобой последние дни и видела, как ты из кожи лез, лишь бы разозлить или расстроить Мартина и очаровать Пиа.

— А если мне нравится Пиа? Если я ей нравлюсь? Что если мы отчаянно влюбились друг в друга?

— Я была бы рада, — сказала Катринка со слабой улыбкой.

— Да? — засмеялся Кристиан. — Как ты непостоянна и непоследовательна, мама!

— Не знаю, почему ты упрекаешь меня в непоследовательности? Я всегда недолюбливала людей, способных мучить других ради собственного развлечения.

— Значит, ты полагаешь, что я наслаждаюсь, делая людям больно?

— Нет, конечно же, нет! — воскликнула Катринка. — Но ты иногда бездушен, Кристиан. Делая что-то, не всегда считаешься с окружающими.

— Может, прежде, чем я наврежу людям, о которых ты, по-видимому, печешься больше, чем о родном сыне, мне стоит уехать из Санкт-Морица? Мне не нравится, что ты читаешь мне мораль!

— Мне тоже, поверь.

— Ты хочешь, чтобы я уехал? — спросил он угрожающе.

— Нет, — ответила Катринка, до смерти перепуганная тем, что он может уехать.

Кристиан встал.

— Тогда разговор закончен.

Катринка кивнула. Она понимала, что не должна допускать, чтобы сын третировал ее, но не смела перечить.

Одержав внушительную победу, Кристиан снова заулыбался.

— Во всяком случае, я не вижу поводов для волнений: с прошлой пятницы я едва перемолвился с Пиа парой слов!

«Именно поэтому я и волнуюсь», — подумала Катринка, глядя, как сын выходит из столовой.

Было темно, когда Катринка, проснувшись, обнаружила, что Марк куда-то собирается, стараясь не потревожить ее сон.

— Куда ты? — спросила она, находясь между сном и бодрствованием.

Марк подошел и сел на край кровати.

— В семь часов я встречаюсь с Тони Морлендом, — ответил он.

Страх заставил Катринку окончательно проснуться.

— А я и забыла! — воскликнула она. — Я пойду с тобой.

— Не стоит. Факс выдал за ночь гору бумаг. Тебе придется поработать, пока меня не будет. И Робин просила, чтобы ты позвонила ей в Нью-Йорк, как только сможешь.

— Я иду с тобой, — стояла на своем Катринка.

— Ладно. Будь по-твоему, неохотно согласился Марк, нагнулся и поцеловал ее в затылок. — Я жду тебя в столовой.